Божии дворяне

Акунов Вольфганг Викторович

Как бы то ни было, но, невзирая на неудачу под Карлштейном, боевое применение артиллерии и ручного огнестрельного оружия по-прежнему составляло основу военной доктрины и боевого искусства гуситов. На заключительном этапе Гуситских войн, в частности – в период так называемого V Крестового похода против гуситов (зимой 1429-1430 гг.), гуситские войска, объединившиеся с пражским городским ополчением, выступили против стотысячной (как всегда, к сообщениям средневековых хронистов следует подходить с осторожностью!) армии крестоносцев, имея на вооружении более 300 полевых артиллерийских орудий, 60 тяжелых крупнокалиберных бомбард и не менее 3 000 «пиштал» (наиболее распространенное название ручного огнестрельного оружия эпохи гуситских войн). Крестоносцы значительно уступали им в степени оснащенности огнестрельным оружием, что видно и на миниатюрах, иллюстрирующих описываемые события эпохи гуситских войн.

Блестящие победы гуситов при Судомере, Малешове, Усти над Лабем и на Витковой горе ознаменовали пик их успехов. После

смерти их признанного военного предводителя – Яна Жижки из Трокнова – ветерана битвы с тевтонами под «Еловой горой» (Танненбергом), отразившего три Крестовых похода, потерявшего в боях оба глаза и завещавшего после смерти содрать с себя кожу и натянуть ее на барабан, под грохот которого (обращавший в паническое бегство всех, кто его слышал) шли в бой на врага ощетинившиеся полумесяцами боевых кос и колючими созвездиями моргенштернов таборитские рати, между различными группировками гуситов начались распри, ослабившие их внутреннюю спайку, а в результате – и военную мощь. Впрочем, еще при Жижке, в 1421 г., его табориты схлестнулись в смертельной схватке с еще более радикальными гуситами – адамитами одержимого «пророка» Борека Клатковского, зашедшими, в общем для всех гуситов стремлении «к возрождению раннего христианства», и в поисках обретения пути «к первоначальному (до грехопадения Адама) состоянию райской невинности, до совсем уже неприкрытого распутства и непотребства. В кровавом сражении с адамитами нагие мужчины и женщины, вооруженные камнями и ножами, как псы, кидались на осатанелых таборитов, вонзая зубы им в глотки, пока не были перебиты, как бешеные собаки; последних 40 уцелевших в схватке адамитов по приказу Жижки живьем сожгли на костре – борцы с католической инквизицией, неустанно проклинавшие ее за сожжение своих учителей Яна Гуса и Иеронима Пражского, удивительно быстро усвоили себе инквизиционные методы расправы с инакомыслием! Затем табориты сцепились с чашниками-утраквистами, разбившими их при Липанах…Но, углубляясь в перипетии внутрипартийной борьбы между гуситами за право «единственно верного толкования учения магистра Яна Гуса», стоившего самим чехам, да и окружающим Чехию народам неисчислимых жертв, мы рискуем слишком отклониться от темы нашего краткого очерка. Поэтому в заключение хотелось бы подчеркнуть только одно.

Тактическое взаимодействие пехоты с другими родами оружия, широкое применение полевой артиллерии, ручного огнестрельного оружия и вагенбургов в полевых сражениях оказались залогом их побед, сделав боевое искусство гуситов образцом для всех армий Европы вплоть до середины XVI в.

СИМВОЛИЗМ ГРААЛЯ

И перед залом потрясенным Возник на бархате зеленом Светлейших радостей исток, Он же и корень, и росток, Райский дар, преизбыток земного блаженства, Воплощение совершенства, Вожделеннейший камень Грааль… Вольфрам фон Эшенбах, «Парцифаль».

В краю святом, в далеком горнем царстве, Замок стоит – твердыня Монсальват. Там Храм сияет в украшеньях чудных, Что ярче звезд, как солнце дня, горят. А в Храме том сосуд есть силы дивной, Как высший неба дар он там храним. Его туда доля душ блаженных, чистых Давно принес крылатый серафим. И каждый год слетает с неба голубь, Чтоб новой силой чашу укрепить. Святой там Грааль – источник веры чистой, Блаженны те, кто мог ее вкусить. Кто быть слугой Грааля удостоен, Тому дарит он неземную власть. Тому не страшны вражеские козни, Открыто ими зло, враг черный должен пасть. И если рыцарь послан в край далекий, За верность, честь и правду в бой вступить, Он и там силы дивной не теряет, Лишь имя в тайне должен он хранить. Так чист и свят источник благодатный, Что верить должен слепо человек, А если в ком сомненье зародилось, Небес посол тотчас уйдет навек. Итак, вы тайну знать мою хотели; Я Грааля волей к вам сюда пришел. Отец мой – Парсифаль, Боговенчанный, Я – Лоэнгрин, святыни той посол. (Рихард Вагнер, «Лоэнгрин», III, 3).

«И вот в наивысшем исходном пункте вечно духовно-сущностного

находится Хрустальный Дворец, духовно-зримый и доступный – но лишь такому же духовно-сущностному виду. Этот Хрустальный Дворец заключает в себе некое пространство, находящееся на внешней грани с Божественным, то есть пространство, еще более эфирное, чем все иное духовно-сущностное. В этом пространстве, как залог вечной Божественной Благодати, Символ Его Чистейшей Божественной Любви и Исток Его Божественной Силы, находится Святой Граль.

Это Чаша, в которой непрестанно, не переливаясь, бурлит и клокочет подобие красной крови. Чаша эта омывается Лучами Светлейшего Света; и только чистейшим из духовно-сущностных дано заглянуть в этот Свет. Таковыми являются Стражи Святого Граля! Когда в поэтических сказаниях повествуется о том, что только чистейшим из людей предназначено быть стражами Граля, это и является тем моментом, который талантливый поэт слишком приземлил, ибо иначе он и не мог это выразить.

Никакой человеческий дух не может ступить в эту священную обитель. Даже в совершеннейшей своей духовной сущности, пройдя уже через все вещественное, он – по возвращении своем – не является еще достаточно эфирным для того, чтобы переступить этот порог, то есть этот предел. Даже в высочайшей своей завершенности он еще слишком для этого плотен.

А дальнейшая его эфиризация была бы для него равносильна полнейшему распаду или сгоранию, ибо виду его не дано стать еще более лучистым, более светлым, то есть – еще более эфирным. Его вид этого не выдержал бы.

Стражами Граля являются вечные Прадухи, которые никогда не были людьми; они – вершина всего духовно-сущностного. Но они нуждаются в божественно-бестелесной силе, зависят от нее так же, как зависит все от божественно-бестелесного источника всей силы – Бога-Отца».

Абд Ру Шин. «В свете Истины»

Порой людей с неудержимой силой охватывает страсть к непостижимому. В порыве пассионарности, как сказал бы покойный Лев Гумилев, народы снимаются с насиженных мест, устремляются на подвиги или на погибель за тридевять земель. Смутные видения влекут рыцарей на поединки за честь прекрасной дамы, в крестовые походы, отвоевание у неверных Святого Живоносного Гроба Господня, либо к походам в Индию…А иногда цель становится и совсем туманной – например, просвещение всего мира светом истинной веры, уничтожение угнетения человека человеком, построение на Земле свободного от всякой эксплуатации справедливого общества, спасение арийской расы от вырождения, приобщение к Братству Святого Грааля, служение Граалю, лицезрение и защита Грааля от врагов, которым несть числа.

В самом деле, что такое «Святой Грааль», которому посвящено столько древних мифов, средневековых легенд и современных исследований? Начать с того, что, хотя у нас принято именовать обозначаемую этим смутным понятием некую в высшей степени таинственную сущность существительным мужского рода «Грааль – он», само это слово – южнофранцузского (провансальского) происхождения – отнюдь не мужского, а женского рода. Так что правильнее было бы по-русски именовать эту загадочную сущность «Святая Грааль» (во всяком случае, если под ним понимается некая «Святая Чаша»). Но не будем нарушать устоявшуюся, хотя и неверную, русскоязычную традицию.

Еще в XI-XIII вв. западноевропейские трубадуры, труверы и менестрели (Робер де Борон, Кретьен де Труа, Гийо де Провэн), миннезингеры (Вольфрам фон Эшенбах, Альберт фон Шарфенберг) и романисты (сэр Томас Мэлори) создали в своих поэтических творениях целую генеалогию королей и хранителей Грааля. Много позже «сумрачный германский гений» - Рихард Вагнер – посвятил таинственной теме Святой Чаши две из своих «музыкальных драм» - оперы «Лоэнгрин» и «Парсифаль». Но никто так и не удосужился заняться анатомией таинственного образа этого волшебного и необычного во всех отношениях – настолько возвышенного, что, например, миннезингер Рейнмар фон Цветтер называл чистую женщину «молодым Граалем», поэт именовал свою возлюбленную «Граалем сердца», а монах сравнивал с Граалем даже саму Пречистую Деву Марию! – словом, сокровища, способного будоражить человеческую фантазию вот уже столько веков.

Все сходятся лишь в одном – Грааль служит источником чудес. Он дарует людям необычайное обилие разнообразнейших благ. В том числе даже чисто гастрономических:

Грааль в своей великой силе Мог дать, чего б вы ни просили, Вмиг удостоив вас (это было чудом) Любым горячим иль холодным блюдом, Заморским или местным, Известным исстари и неизвестным, Любою птицей или дичью - Предела нет его величью. Вольфрам фон Эшенбах. «Парцифаль».

Однако не только гастрономических, но и медицинских, врачующих все болезни, дарующих человеку здоровье и вторую молодость. Даже смертельно раненый, взглянув на Грааль (выступающий в данном случае своеобразным эквивалентом «панацеи», то есть чудодейственного «лекарства от всех болезней» средневековых алхимиков и розенкрейцеров), мог оставаться в живых еще целую неделю, обычные же раны при виде Грааля затягивались невероятно быстро. Дряхлый старец, удостоившийся счастья лицезреть Грааль, вновь становился цветущим юношей.