Божьим промыслом. Стремена и шпоры
Шрифт:
Потом сел за стол, стал ждать врача. Молчал, отвечал лишь, когда спрашивал его Хенрик:
— Господин генерал, может вина вам?
Отвечал коротко:
— Нельзя вина.
— И воды?
— И воды пить нельзя. — и, подумав, добавил: — Лучше найдите, в чём её согреть. Придёт доктор — надобна будет.
И опять молчал и старался глубоко не вздыхать, так как вздыхать было больновато. Сидел и думал. Думал о том, что до той роковой минуты, когда он словил этот болт, всё шло у него неплохо, и даже хорошо. И вот на тебе! Один выстрел — и все его задумки, все планы, всё дело теперь оказалось
Утром, когда Рене уже всё бы обыскал, мог бы поехать и взглянуть, что там горожане прячут.
А тут и доктор явился. Ах, что же это оказался за дурень! Пришёл и начал причитать не хуже Рене: ах как же это? Да кто же посмел? Потом отказался от нагретой воды. Хенрик и фон Флюген нашли котёл, в котором стражники варили кашу, отмыли его и вскипятили воду, так врач этот сказал: не надобно. Дескать, зачем ему вода. Дескать, кровь смывать с раны не нужно, она со специальной мазью сама лекарством будет.
Ну, хоть додумался болт за конец не тащить. И сказал генералу тоном, будто ребёнка уговаривал:
— Уж самую малость потерпеть придётся. Буду орудие это вперёд толкать, чтобы наконечник вышел. Так вы не бойтесь, лёгкое ваше не тронуто, а через мускулы острие пойдёт, так боль потерпеть придётся. Потерпите?
— Давайте уже, — почти зло произнёс генерал. — Приступайте.
И снова покрылся он испариной, пока доктор проталкивал болт, и снова не проронил ни звука ни сейчас, ни тогда, когда клещами срезал наконечник-шило, ни тогда, когда тянул палку обратно. Всё генерал вытерпел.
— Орудие сие сломало вам два ребра, на выходе одно и одно на входе, я налажу вам стягивающую повязку на грудь, но сначала, — доктор достал кривую чёрную иголку и крепкую нить, — надобно ваши раны зашить, — и он снова стал уговаривать генерала, как ребёнка: — вы уж потерпите ещё немного.
— Нет, — прервал его Волков. Он, уже поднаторевший в ранах и сам, да и наслушавшийся своего приятеля Ипполита, считал, что сразу рану зашивать не нужно. — Шить пока не будем.
— Но как же так? — удивлялся доктор.
— Шить пока не будем, — настоял генерал. — Повязку на рёбра кладите, а зашьём рану потом.
— Но, господин… Ежели вы в мои методы не верите…, — врач был немного растерян. — То уже за последствия лечения я не отвечаю.
— Ваш брат и так никогда ни за что не отвечает, — ворчливо говорит генерал.
Доктор поморщился и произнёс:
— Ну, хоть позвольте тогда ваши раны смазать мазью.
Но и тут генерал не сразу
— А что это у вас за мазь?
Кажется, врач не расположен был открывать секреты своей чудодейственной мази, но этот мрачный генерал смотрел на него так пристально, что он не решился отказать.
— Это смесь льняного масла, дёгтя, мёда и… куриного помёта, это весьма эффективное средство от ран.
— Сами придумали? — мрачно спросил Волков.
— Нет, то придумал мой отец ещё, и с тех пор многим оно помогло, уверяю вас.
— Хорошо, мажьте, — согласился Волков. А что ему было ещё делать? Ипполита, человека которому он доверял полностью, здесь с ним не было. А посему в дело и пошла мазь из мёда, дёгтя и куриного помёта.
После доктор наложил ему и вправду тугую повязку, и велел не лежать на спине хоть пару дней и не лежать поломанном боку, а спать предложил ему сидя, опираясь на подушки. Потом попросил три талера и с облегчением ушёл в ночь. Даже не сказав на прощание обычного, что говорят своим пациентам доктора: если надобно будет, присылайте за мной.
А генерал стал одеваться. Больше в цитадели ему делать было нечего, уж добился всего, чего хотел. И чего не хотел тоже.
Брюнхвальд, да и Роха тоже, увидав его, в лицах переменились.
Слава богу, что не уподобились Рене и Дорфусу, не стали кричать да возмущаться, но и Роха не сдержался, а сказал с большим укором:
— Это как же так вышло, что вы генерала не уберегли? — причём спрашивал он это, глядя на Максимилиана. И, не получив от того ответа, уточнил: — Он, что, опять на рожон сам полез?
— Оставь их, — буркнул Волков, садясь за стол. — Они не при чём.
— Что там у вас? — осведомился Брюнхвальд.
— Болт, — отвечал генерал.
— Что, дело жарким вышло?
— Да какой там… Нейман всё дело, считай, один сделал.
— Болт достали? — интересовался Роха.
— Да, — барону не очень хотелось разговаривать, тем более что как раз теперь-то рана начала ныть. Но поговорить с товарищами было нужно. Возможно, им придётся какое-то время обходиться без него, и посему у него было, что им сказать. Особенно по текущему делу.
— Сам доставал? — опять с укором спрашивал Роха.
— Да нет, доктора вызывал.
— Вам надо прилечь, друг мой, — проявил заботу Брюнхвальд. — Вы чертовски бледны.
— Да… Наверное. Потерял, видно, немного крови, — согласился генерал, вот только кровать пока что в его планы не входила. — Бумагу мне и перо с чернилами, — и пока дежурный ротмистр искал ему надобное, он говорит Брюнхвальду: — Карл, писать будете вы.
— Да, конечно, а вы потом подпишете, — догадался полковник.
— Нет, письмо будет от вас, — сообщил ему генерал, немало удивив товарища.
— От меня? А кому же я буду писать?
— Барону фон Виттернауфу.
— Надеюсь, вы мне продиктуете, что надобно написать? — спросил Брюнхвальд.
— Конечно, — отвечал генерал. Он попытался вздохнуть, но сделать это теперь было непросто. И из-за туго стянутой груди, и из-за боли в боку. А посему он взглянул на Роху, который на другом конце длинного стола стал допрашивать его оруженосцев: как взяли цитадель, да как ранили генерала — и спросил у того: