Божья кара
Шрифт:
Теперь можно было приниматься за кухню.
Опять прозвенел звонок.
Звонили Жора с Аделаидой.
– Андрей, друг мой... У тебя все в порядке?
– Держусь, Жора.
– Если я сейчас начну читать тебе стихи, ты же меня пошлешь?
– И очень далеко.
– И правильно сделаешь. Всему свое время. У тебя есть что выпить?
– Здесь оставалось полбутылки с того еще вечера... Не решился я к ней прикоснуться. Вылил в раковину.
– И это правильно. Освежить, пополнить твои запасы?
– Попозже.
– Скажи мне, Андрей, не скрывая, не тая... Ты сегодня питался?
– Не помню, честно говоря...
– Тогда передаю
– Андрей, я все слышала. Мы придем к тебе с кастрюлей котлетного фарша. Таких котлет ты еще не ел. Никуда не уходи. Сиди и жди. Вопросы есть?
– Вопросов вообще-то нет, но...
– Тогда до встречи. – И Аделаида отключила связь, не дав Андрею возможности отказаться от котлет.
Прием старый, всеми испытанный и опробованный. Андрей лишь хмыкнул, он был уверен, что телефон Аделаиды в ближайший час будет или занят, или отключен – она не даст ему возможности увильнуть.
В кухне он провозился час, в комнате тоже не меньше часа. Приоткрылось ему кое-что в жизни Светы, прикоснулся он к ее женским тайнам и уловкам. Но ни одно из этих маленьких открытий не огорчило его, не озадачило, не ужаснуло. Все было в пределах ожидаемого, все было настолько естественно для жизни южной женщины, что и нам не пристало все это описывать, прикасаться к невинным женским секретам.
– А чего ж ты хотел, Андрюшенька, а чего ж ты, бедолага, хотел, – пробормотал он, чуть не плача. Да, ребята, так бывает – милые вещички, которые на женщине могут выглядеть вызовом, а то и дерзостью, в платяном шкафчике вызывают лишь слезы своей наивностью, беспомощностью, бедностью. После смерти именно бедность ушедшего человека обнажается сразу и больно. Что говорить, окиньте взглядом свои заштопанные подштанники, рубашку с разными пуговицами, пиджачок, который никак не соберетесь отнести в химчистку...
Ладно, остановимся.
Небогато жила Света в Коктебеле, как говорится, в стесненных обстоятельствах. Андрей заметил это еще на кухне – надколотые тарелки, разношерстные вилки, алюминиевые ложки, прихваченные по пьянке в кафешках, да что там – на полке не нашлось двух одинаковых рюмок.
Ничего Андрей не нашел ни на балконе, ни в кухне, ни в комнате, ни во встроенном шкафу. Не будь предупреждения Лены, ее настойчивого напоминания о том, что портрет или то, что может послужить намеком, все-таки в квартире, об этом же ему сказала в последней встрече и Света... Не будь их слов, он давно бы бросил свои поиски.
Позвонил Слава Ложко.
– Ты куда пропал, мужик? Жив?
– Местами.
– Почему не заходишь?
– Похвастать нечем, Слава. В себя прихожу потихоньку... Загляну, куда ж я денусь. Там Карадаг на месте?
– Кое-что осталось... Приходи прямо сейчас, а?
– Завтра, Слава, ладно? В середине дня.
– У меня кое-какие новости. Не крутые, но... Как посмотреть.
– Буду, Слава. Кровь из носа буду.
– Ты осторожней с кровью-то! А то что-то многовато ее последнее время в нашей жизни.
– Виноват. Исправлюсь.
Так ничего и не нашел Андрей до самого вечера. Единственное, что он сделал к приходу Жоры и Аделаиды, – снес в комнату все, что хотел просмотреть еще раз, – учебники, тетради, альбомы, рисунки Лены. Сгреб в одну кучу одежду, коробки, чемоданы, свалил все в комнату и запер дверь на ключ.
Зачем он это сделал, Андрей, наверно, и самому себе не смог бы объяснить. Почему-то показалось, что никому из посторонних ничего этого видеть не надо, не надо ничего касаться. Только он разговаривал с Леной и Светой, только ему они сказали о портрете убийцы, и рассказывать об этом кому-либо Андрей считал не просто ненужным, а недопустимым. Это касалось только его, и никого больше. Он почему-то был уверен, что чужое вмешательство обесценит просьбу Лены и Светы, да и портрет может исчезнуть, раствориться, как исчезали и растворялись в пространстве те же Лена и Света.
Еще раз обойдя балкон, кухню, прихожую, проверяя, не забыл ли чего, Андрей откинул штору на кухонном окне и увидел, что подоконник завален бумагами, тетрадками, папками, к которым он так и не прикоснулся.
– Мать твою за ногу! – воскликнул он в ужасе и, захватив все это в охапку, отнес в комнату. Разбираться времени уже не оставалось – в окно он увидел торопящихся гостей.
– Ну вот, явились – не запылились, – пробормотал Андрей, направляясь в прихожую. Без восторга пробормотал, скорее с легким недовольством, но, вспомнив про обещанные котлеты, смягчился и дверь открывал с радушной улыбкой.
Гостей оказалось трое – Жора, Аделаида и с ними Костя, который уже накрывал им на стол в гостинице Аделаиды. Тогда он по совместительству был еще и вахтером, а сейчас нес довольно объемистую кастрюлю в целлофановом пакете и еще один пакет с коньяком, лавашем, зеленью и прочими дарами крымской земли.
– Хочешь, стихи почитаю? – спросил Жора вместо приветствия.
– С утра жду!
– Посвящается тебе, Андрей, и всем приезжим...
Когда с листвою нежною апрельЦветами зацветет и станет маем,Свои тела везите в Коктебель —Мы так без ваших долларов скучаем!– Потрясающе! – похвалил Андрей. – Но мои мысли все-таки о котлетах... Значит, так... Вот плита, вот сковородка, вот масло, в этом ящике вилки и ножи, пьют здесь в основном из чашек, поскольку рюмки позорно малы, да и разнокалиберные какие-то... Вам они вряд ли понравятся.
– Костя! – прозвучал властный голос Аделаиды. – Ты все слышал?
– О рюмках?
– Нет! О плите и сковородке?
– Что-то слышал...
– Приступай. Глоточек выпьешь?
– Присоединюсь, – скромно потупился Костя, и уже через минуту-вторую все чашки на столе были наполнены ровно наполовину – надо сказать, что грамотно разлить в непривычную посуду удается далеко не каждому, сноровка нужна, верный глаз и твердая рука. Видимо, всем этим Костя обладал в полной мере и знал это за собой. Отойдя в сторонку, он окинул быстрым взглядом свою работу, убедился, что всем налито поровну, и оглянулся – все ли увидели, заметили, оценили?
– Видим-видим, Костя, – отметила Аделаида. – Как всегда, безукоризненно.
– Тогда помянем, – сказал Жора. – Красивая была женщина Света... И имя ей соответствовало вполне – светлый человек. Грешной была? Да, случалось, как и со всеми нами. Но она не переступила предусмотренное Богом. И товарищ надежный... Когда шли бесконечные злые дожди, когда хмель дурманил голову и ни одной машины не было на всем протяжении от Феодосии да Судака... Куда я мокрый и пьяный волокся... Я волокся сюда. И ни разу меня Света не прогнала. Душ, махровое полотенце и вот этот диван. Она уходила раньше, где-то в магазине подрабатывала... Просыпаюсь – ключи на столе, рядом вот эта самая чашка с коньяком, кусок хлеба и вареное яйцо. Подозреваю, последнее яйцо из холодильника. – Жора смахнул слезу. – Выпьем.