Божья кара
Шрифт:
– Может, пальца у него не хватает?
– Пальцы вроде на месте...
– Может, ногти грызет?
– Может, и грызет, кто его знает... Но при мне не грыз, при мне он только мои ладошки тискал, пальцем по линиям водил, судьбу мне предсказывал...
– Хорошую судьбу предсказал?
– Ничего, жить можно.
– А непорядок у него на правой руке или на левой?
– Сейчас скажу... – Лиза задумалась, поводила рукой направо-налево... – Если он сидел на корточках напротив меня, то слева у него была... Слева от меня у него была правая рука. Вот на правой руке что-то меня
– Но если вспомнишь, – начал было Андрей, но Лиза его перебила:
– Нет-нет, не вспомню. Ведь женщины ушами воспринимают мир, ушами я и слушала его предсказания. Вот если его услышу, то узнаю, он это или не он.
– Шепелявый?
– Нет, он не шепелявит, не чихает, не кашляет, не заикается... Но узнать можно.
– Ну, хоть не заикается, и то хорошо, – тяжко вздохнул Андрей. – Все-таки круг подозреваемых сузился. Заики отпадают.
Сзади подошел голый парень с рыжими волосами в разных местах, постоял, сел рядом с Наташей, как бы уже одним этим заявляя права на нее.
– Между прочим, – сказал он, помолчав, – здесь находиться в штанах не принято.
– А я и не нахожусь, поскольку не терялся, – ответил Андрей, поднимаясь. – Между прочим, в твоем возрасте иметь такие яйца тоже неприлично.
– Чем же тебе мои яйца не понравились? – нахмурился рыжий.
– Мелковаты. У пигмеев крупнее. – Андрей махнул Наташе рукой и зашагал по песку к асфальтовой дорожке.
– Получил? – услышал он сзади веселый голос Наташи. – Говорила же тебе – не возникай. Твое время ночное.
Рыжий что-то проворчал в ответ, но Андрей знал – на Наташины слова достойного ответа вот так сразу не найти. Да и вообще можно ли на них найти достойный ответ, даже задумавшись на годик-второй?
То, что затеял Амок, иначе как авантюрой назвать было нельзя. Но все мы время от времени испытываем потребность в авантюре, а то и вообще приходим к выводу, что только авантюра, безумная и отчаянная, может спасти нашу бестолковую жизнь, несчастную любовь, вытащить из гиблого положения, в котором оказались опять же из-за бестолковой жизни и несчастной любви.
Кстати, вы не замечали, что самая разнесчастная любовь является таковой только в момент нашей катастрофы, а проходят годы, и мы вспоминаем время душевных своих терзаний как самое счастливое наше время...
Наверняка и с Амоком случится нечто подобное, и он с растерянной улыбкой будет вспоминать коктебельские свои безумства, когда вахтер Муха помог ему, а может быть, и спас, вытащив, зареванного, из каких-то кустов, когда хмельная компания, увидев Амока на предрассветном пляже, утешила его словами насмешливыми, но беззлобными и, кто знает, может быть, спасла...
Ведь не все Наташины поклонники, как вы уже знаете, выжили...
Наверно, все-таки есть в ней что-то колдовское, боюсь сказать – сатанинское, что-то такое, о чем она и сама не догадывается, о чем сама иногда спрашивает у подвернувшегося человека – что происходит? Почему эти придурки так странно себя ведут – уходят из жизни только потому, что я не поздоровалась с тем, а поздоровалась с этим при случайной встрече на улице Ленина в поселке Коктебель?
А может быть, дело в самом Коктебеле? Тоже ведь непростое место, мистическое. Не все возвращались, заночевав случайно в ближних горах, в нескольких километрах от поселка. А те, кто возвращался, своих не узнавали. Да и их мало кто узнавал после такой вот ночевки в Мертвом городе, у Золотых ворот, у этой дырявой скалы, торчащей из воды в сотне метров от берега, у скалы, изображенной на всех коктебельских буклетах, майках, полотенцах, плакатах...
А этот укоризненный Чертов Палец, на что-то там показывающий в ясном небе... Один он чего стоит!
Я знаю, о чем говорю.
Испытал, прошел и, как видите, выжил. Иначе не было бы этих судорожных записок о преступлении, которое однажды весной потрясло небольшой поселок Коктебель.
Ладно, возвращаемся к авантюрам, с которых началась эта главка. Самое большое потрясение, которое испытал Амок за все время общения с Наташей, случилось в Доме Грина, когда он, заскучав на скамейке во дворе, вернулся в полутемную мазаную хату. А войдя, замер в дверях, увидев Наташу – прижав руки к груди, она смотрела на кораблик с выцветшими парусами, и глаза ее были полны слез. И не увидел Амок в ее глазах привычного вызова, насмешки, готовности любому ответить дерзко и наотмашь...
Перед Амоком стояло беззащитное, брошенное, чуть ли не забитое существо, которое если можно было с кем-то сравнить, так это с Ассолью. И что-то открылось Амоку, что-то распахнулось перед ним не только в Наташе, но и в его собственной жизни, случайной и неустроенной. Боясь, что Наташа увидит его в этот момент, он попятился в темноту коридора и вышел на крыльцо.
– Ни фига себе! – потрясенно проговорил он, уже сидя на скамейке. – Что же ты, дура, прикидываешься, что же ты придуриваешься... Так вот почему ты сюда ходишь, так вот почему здесь знают тебя... А я-то, недоумок, все думал, что ты оторва... Какая же ты оторва... Оторвы не такие, я знаю, какие оторвы на самом деле...
Амок был неплохой мастер, обязательный и некапризный, а потому и поступки у него были простые, убедительные и бесхитростные. Решение пришло сразу, правда, некоторое время он колебался, сомневался, но когда на пляже появился рыжий нудист...
Амок понял, что отступать некуда.
И наступил вечер, наступила ночь, когда он вышел из темного, без единого фонаря, парка Дома творчества и решительно направился к таксисту Саше – тот ждал клиентов до глубокой ночи.
– Свободен?
– Как всегда.
– Едем?
– Садись.
Амок сел, захлопнул за собой дверцу и некоторое время сидел молча, еще раз прикидывая последствия задуманного. Последствия эти выглядели мрачновато, но отступать он уже не мог. Авантюра, которая ему предстояла, казалась единственно возможным поступком. Все остальное выглядело мелковато, а что еще хуже – трусовато.
Саша молчал, не торопя позднего клиента, понимая, что тот затих вовсе не потому, что забыл, где находится. Амок смотрел прямо перед собой, и лицо его время от времени вспыхивало в свете фар поздних машин.