БП
Шрифт:
– Пустой. Не заряжен.
Конечно. Что я – дурак, что ли? Когда он протягивает руку к шашке, отрицательно качаю головой, и прислоняю «Аннушку» к стене у входа. «Пролетарий» направляется к ней с вполне понятными намерениями. Негромко его предупреждаю:
– Тронешь клинок, – умрешь.
Тот в ответ выхватывает из сапога финку, делает пару интересных пируэтов… и убирает нож обратно по негромкой команде старика:
– Увянь, Штакет. Ошмонай его лучше.
Ага. Так вот ты какой… Штакет, в смысле, мелко напиленный рэйка. Деревянный по пояс. И сверху, и снизу. На будущее
– Не щупай, я тебе не девка! Или под мужиками больше нравится, а?
Тощий багровеет, снова тянется к сапогу…
– Штакет!..
Ага, слабо без разрешения дедушки ответить? Вот и стой в сторонке. Пока взрослые люди беседовать будут.
– Ты, мил человек, садись, в ногах правды нет. Угощайся за компанию. – Старик пристально смотрит на меня. – Да ответь-ка на вопрос. Кто ты есть?
– Человек божий, обшит кожей. – Вспоминается где-то вычитанная присказка. – Ты-то сам кто?
– Я – хозяин здешний. И супротив моего слова здеся никто не идет. – Старый опять улыбается уголком рта. Так, что улыбка становится очень похожей на волчий оскал. – А кто идет, так попадает прямиком в царствие небесное.
– А, так ты и есть тот иван, которому поговорить не с кем? – Брови старика вопросительно поднимаются. – Твой Беня сегодня прибегал, трепал, что меня какой-то Ваня зовет поболтать. А то скучно ему.
– Ты чё, сука, базлаешь?! – Сутенер вскакивает с места. – Да я тебя…
– Сядь, мазурик! – Дедушка в законе снова наводит порядок, потом обращается ко мне. – Ты, мил человек не слишком веселись-то. Дела твои – кислые. Так что сиди смирно и отвечай на вопросы…
Фразу прерывает залихвастски-пьяная песня с улицы:
В поле путь-дороженька далека, А трехрядка рвет меха. Ох, легка! С песнями, да гиканьем, С шашками, да с пиками Едут, едут донцы по Верхам…В дверном проеме нарисовывается один из «привратников» и на немой вопрос старого, отвечает:
– Все тики-так. То трое казачков по улице прошагали. Веселыя – хоть куды. От забора до забора места мало…
Вдалеке затихает:
За плетнями-тынами Дядьки чарки сдвинули…Опаньки, знакомая мелодия. Надеюсь, Розенбаума здесь еще не поют на каждом углу…
– Смотрите там!.. – Старик снова задает вопрос. – Так кто ты, мил человек?
– Мое имя тебе что-нибудь скажет? Ты же не называешься, вот и я не буду. Да и не нужно это тебе. А так, я – подпоручик Русской армии…
– Так ты – простой поц, канающий под делового? – Облегченно и восторженно орет Беня Яковлевич. – Ну, все, амба тебе!
– Беня, мы с тобой сегодня уже побеседовали. Мало? Еще захотелось? – Недоуменно смотрю на этого клоуна, затем обращаюсь к дедушке. – Успокой свою шестерку, уважаемый. Разговаривать мешает.
– Он – не шестерка, а клевый маз (хороший вор). И он – не мой, а залетный, с гастролями из Одессы-мамы приехал… – Старик спохватывается. – Коль ты – офицер, откуда блатную музыку знаешь? (разговариваешь на блатном жаргоне?)
– Я, когда студентом был, у нас истопником старый дед-выпивоха служил. Мы с друзьями его иногда угощали, он нам про свою жизнь и рассказывал. – Начинаем играть легенду, уже пора. – Он на каторге срок отбыл, там и вашей «музыке» научился, и нас потом научил малость.
– За что ж он угодил-то? – Старого начинает разбирать любопытство. – Чего натворил?
– Жену зарубил. За то, что к соседу бегала…
– Ну, коль ты – не мазьё, так нам с тобой и разговаривать не о чем. – Беню понесло на радостях. – Вернешь девчонку! А чтоб загладить вину свою, – отдашь девку, с которой она на базаре паслась. Штакет говорил, шикарная девка, клевой марухой станет!
Ох, хорошо, что Котяра его не слышит. Сейчас бы вместо человека свиная отбивная в полный рост лежала бы. Так, а вот это ты хорошо придумал – закурить и дым в лицо пускать. Сейчас последуем твоему примеру, только еще раз оглядимся. Штакет сидит слева и демонстративно вертит в руках нож. Справа небритый почти не шевелится, но опасностью от него так и несет. Значит, считаем его за основную угрозу. Беня и старик – по ту сторону стола, не дотянутся. А стрелять, скорее всего, не будут. Все, работаем!
Поморщившись от дыма, небыстрым движением вынимаю из кармана портсигар, достаю одну из ТЕХ папирос, прикуриваю и делаю первую затяжку. А после этого нечаянно роняю зажигалку под стол, чертыхаюсь вполголоса и, положив папиросу на тарелку, лезу под стол искать свое имущество. Ход мыслей собеседников вполне понятен. Будет вылезать клиент, огребет по голове, а там и по-другому разговаривать можно будет… Раз… Два… Блин, просил же Максима не делать громко, по ушам садануло – будь здоров! И даже под столом вспышка сквозь зажмуренные веки была заметна. Теперь – вперед!
Выскакиваю из-под стола, на всякий случай уклоняясь от возможного удара справа. Красиво! За столом четыре человека пытаются протереть глаза до дыр и шарят руками по столу в поисках неизвестно чего. В левую руку тарелку с капустой, швыряем содержимое в морду небритому, на обратном движении ребро тарелки попадает Штакету в горло и он с хрипом валится с табурета на пол. Справа небритый обеими руками трет глаза, в которые помимо всего прочего еще и капустный рассол попал. Опаньки, а на правой ручке-то бронзовый, или латунный кастет блестит, недаром он ее прятал. Правой ребром ладони в переносицу, – еще один в минусе. Беня, заслышав посторонний шум, хочет встать и нащупать что-то в кармане пиджака. Вкладываю всю силу в удар ногой по краю стола. Скорее, даже не удар, а толчок… Есть! Стол пришпиливает к стене и старика, и сутенера. Огибаю край столешницы, с правой крюк в печень, клевый маз сгибается от боли, добавляю сверху под основание черепа. Все!.. Сзади слышится шорох. Оборачиваюсь и вижу в дверном проеме две фигуры в знакомых лохматках, щедро посыпанных золой для пущей невидимости поздним вечером.