Брачная ночь
Шрифт:
– Вообще-то… – Ричард свирепо смотрит сначала на меня, потом на Лоркана – мол, только попробуйте засмеяться. – Я начал сочинять для Лотти поэму. На французском.
– Ну и молодец, – говорю я и одобрительно киваю. – А можно посмотреть?
– Я, собственно, еще не закончил. – Ричард нехотя протягивает мне свое творение.
– «Je t’aime, Lottie, Plus qu’un zloty»… – читаю я и растерянно смотрю на Ричарда, не зная, что сказать. – Что ж, начало неплохое…
– «Я люблю тебя, Лотти, люблю больше чем злотые [53] », – переводит Лоркан. – Ты это серьезно?
53
Злотый – национальная денежная единица Польши.
– К «Лотти» очень трудно подобрать рифму, – обиженно говорит Ричард. – Сам попробуй.
– Бегемотти, – тут же предлагает Ной. – Это же так просто, дядя Ричард!.. Я люблю тебя, Лотти, ты моя бегемотти… Или – обормотти.
– Спасибо, Ной, – ворчит Ричард. – Неплохо, но… Лучше я все-таки подумаю еще немного.
– Нет, правда, у тебя получились очень хорошие стихи, – поспешно говорю я. – И вообще, главное – намерение…
Ричард одной рукой выхватывает у меня свое творение, а другой тянется к барному меню. На титульном листе крупным шрифтом напечатано «Изысканные болгарские блюда», внутри на отдельных листках помещены списки легких блюд и закусок.
– Это ты правильно придумал – нам всем не помешает немного подкрепиться, – говорю я. – А там, глядишь, и рифма подходящая найдется!
Ричард быстро пробегает глазами меню, потом знаком подзывает официантку.
– Что будете заказывать, сэр? – спрашивает она с улыбкой.
– У меня к вам несколько вопросов относительно «изысканных болгарских блюд», – говорит Ричард, строго глядя на девушку снизу вверх. – Вот у вас тут значится «Салат Триколор». Разве это болгарское блюдо?
– Сейчас узнаю, сэр, – улыбка официантки становится еще шире.
– А «Шаурма из курицы» – разве это национальная болгарская еда?
– Я уточню, сэр. – Официантка что-то быстро черкает в своем блокнотике.
– Ричард! – я незаметно пинаю его в лодыжку. – Перестань.
– А вот еще – клубный сэндвич. Это что, тоже традиционное блюдо местной кухни?
– Но, сэр…
– «Картофель фри фигурный»… В какой части страны его выращивают?
Официантка перестает писать и озадаченно глядит на него.
– Перестань, пожалуйста! – шепчу я ему и улыбаюсь официантке. – Извините, пожалуйста, нам нужно еще немного посовещаться.
– Я же просто спросил! – возмущается Ричард, когда официантка уходит. – Хотел прояснить ситуацию. Есть у меня право знать, что я ем?
– То, что ты не можешь писать стихи по-французски, вовсе не повод вымещать свою досаду на ни в чем не повинной официантке, – строго говорю я. – Что касается болгарских блюд, вот, пожалуйста, – «сырная тарелка».
Я указываю ему на соответствующую строчку в меню.
– Это интернациональное блюдо, – хмуро возражает Ричард.
– Но сыр-то все равно болгарский!
– Ты, конечно, лучше всех все знаешь. – Он еще некоторое время разглядывает список блюд, потом захлопывает меню. – Пойду-ка я лучше спать.
– Ты так и не поешь?
– Если проголодаюсь, закажу что-нибудь в коридорной службе. До завтра.
– Спокойной ночи! – кричу я ему вслед, и Ричард, полуобернувшись, мрачно кивает.
– Бедный парень, – говорит Лоркан, как только Ричард скрывается из вида. – Он действительно ее любит!
– Думаю, да.
– Только человек, влюбленный настолько, что его умственные способности оказываются временно парализованными, способен написать подобное стихотворение, да еще по-французски…
– «Больше, чем злотые…» – цитирую я с улыбкой.
– «Ты моя бегемотти» звучит гораздо лучше. По крайней мере, рифма не хромает. – Лоркан слегка приподнимает брови. – Знаешь, Ной, быть может, со временем из тебя выйдет знаменитый поэт!
Ной кивает. Через минуту он снова бросается в бассейн, а мы молча наблюдаем за тем, как он шумно барахтается в воде.
– Славный мальчуган, – замечает Лоркан. – Развитый. Уравновешенный.
– Спасибо. – Мне приятно слышать эти слова, и я улыбаюсь. – Ной действительно умница, но… насколько он уравновешен? Разве уравновешенные дети рассказывают каждому встречному, что им якобы сделали пересадку сердца?..
– Не знаю. Мне он кажется вполне счастливым ребенком, – Лоркан отправляет в рот гость орешков. – Кстати, как у вас с правом опеки? Вы с бывшим мужем сумели договориться или?..
При слове «опека» я мгновенно напрягаюсь: в кровь вбрасывается адреналин, сердце начинает биться в учащенном ритме, как у солдата перед сражением, а руки сами собой тянутся к флеш-карте на шее. В голове один за другим всплывают варианты давно заготовленных речей – продолжительных, напичканных неопровержимыми аргументами и напоенных ядом убийственного сарказма. Кроме того, мне хочется что-нибудь сломать…
– Кое-кому из моих друзей пришлось судиться за право опеки над собственными детьми, – говорит Лоркан. – И должен сказать, это было очень нелегко.
– Да, – я стараюсь сохранить душевное равновесие. – Так часто бывает. Наверное.
Нелегко? Я могла бы кое-что порассказать о том, что такое «нелегко» на самом деле, но у меня в ушах снова начинает звучать голос Барнаби: «Говори, что хочешь, только не позволяй себе озлобляться».
– Но у тебя было не так? – уточняет Лоркан.
– Не так.
Эти слова даются мне с невероятным трудом, но я все же ухитряюсь их произнести, да еще и улыбнуться, чтобы замаскировать собственную ложь.
– У нас было не так. Мы договорились обо всем практически сразу. Были кое-какие нюансы, но их тоже удалось достаточно быстро урегулировать, – добавляю я для пущего правдоподобия. – В общем, все прошло достаточно быстро.
– Тебе повезло.
– Очень повезло.
– То есть ты и твой бывший… У вас нормальные отношения?
– Вот такие! – Я показываю ему оттопыренный большой палец.