Брачный сезон в Уинчестере
Шрифт:
Джулиан Монтэгю присел в кресло в гостиной и только тут заметил, что разрезал о стекло кареты рукав сюртука и рубашку, да видимо, задел и руку, ибо рубашка была в крови. Миссис Иствуд металась по комнате, причитая над сыночком, недоумевая, что же могло случиться? Монтэгю подумал, что сглупил. Надо было по дороге договориться с мисс Гилмор и придумать какую-нибудь безобидную историю. Он просто не ожидал столкнуться с миссис Иствуд. Несколько минут Джулиан размышлял, что бы придумать в объяснение матери Иствуда — покороче и попроще. Потом подумав, что у мисс Гилмор было достаточно времени привести себя в порядок, Монтэгю попросил мечущуюся горничную проводить его к мисс Иствуд и доложить о нём.
Монтэгю вошёл и увидел, что у сидящей в углу
Монтэгю заметил краем глаза, как Кора отодвинулась при его появлении, и почувствовал вдруг странную тяжесть в веках — они на мгновение сомкнулись, и только усилием воли Монтэгю смог разлепить их. Потом по телу прошла мучительная и болезненная дрожь — наверное, вяло подумал Джулиан, давно не был в фехтовальном зале, расслабился. Монтэгю в нескольких словах изложил суть проблемы: нельзя, чтобы о происшедших событиях разнеслись слухи. Мистер Иствуд будет молчать, иначе не миновать ему беды, мисс Гилмор тоже лучше не говорить об этом даже дома, свет жесток и ей трудно будет избежать пусть и несправедливых упреков, что она-де своим поведением спровоцировала мистера Иствуда. Репутация девицы хрупка. Что касается миссис Иствуд, нельзя, чтобы она узнала правду — обстоятельства, как ни посмотри, слишком неприглядны. Мистер Лоренс просто упал с подножки экипажа. Споткнулся. Так нужно говорить, если кто осведомится о причинах его недомогания. Монтэгю не то чтобы уговаривал, скорее, просто разъяснял ситуацию.
— Нам пора ехать, мисс Гилмор, — заключил он.
Энн тяжело вздохнула и попыталась подняться.
— Что у вас с рукой? — вопрос мисс Коры прозвучал будто издалека.
— Я порезал предплечье о стекло. Царапина, — говоря это, Монтэгю ощутил странную пустоту, которая отделяла его от неё. Он бродил в Саду Декана специально, только чтобы хоть мельком увидеть её, но вот она рядом — а в нём — такая странная и бездонная пустота, апатия и боль… Почему? Что с ним?
— Подождите, мисс Гилмор ещё не пришла в себя. Снимите сюртук, я перевяжу вам руку.
Кора не стала дожидаться, чтобы Монтэгю согласился или отказался, вынула из ящика комода кусок холщовой ткани и стала аккуратно разрывать её на тонкие полосы. Видя, что Энн всё ещё сидит на диване и тяжело дышит, Джулиан решил дать ей ещё несколько минут. С горечью подумал, что сюртук не подлежит ремонту — рукав распорот от плеча до локтя. Очевидно, это случилось, когда он вытащил Лоренса через окно из кареты или пытался изнутри открыть замок на дверце. Рубашка была окровавлена, но сняв её, мистер Монтэгю увидел, что порез на самом деле пустяковый — даже непонятно, откуда взялось столько крови. Кора справилась на удивление быстро, остановив кровь, которая, впрочем, и сама уже успела свернуться, и перебинтовала ему руку. Монтэгю чувствовал прикосновение её пальцев, ощутил аромат кожи и волос, но и — странную мертвенность, сковывающую его.
Через десять минут они вышли на улицу. Мисс Гилмор спросила, может быть, мистер Монтэгю просто доведёт её до дома? И Джулиан, понимая, насколько ей не хочется снова видеть экипаж Иствудов, согласился и проводил её по Грейт-стрит, они свернули на улицу Южных врат и вскоре добрались до дома Гилморов. Энн уже почти пришла в себя и сейчас поймала себя на странном чувстве — удивительной защищенности и полной безопасности, которую ощущала рядом с этим человеком. Но пережитое то и дело напоминало о себе лёгкими судорогами в ногах и дрожью пальцев. Энн подумала, что может спросить его о том, чего не могла понять. Как мистер Монтэгю очутился у госпиталя? Джулиан лаконично объяснил, что просто у дома Иствудов заметил закрытый экипаж и увидел, как Лоренс посадил её туда, а из-за случайно услышанного разговора Иствуда с кучером заподозрил неладное. Боясь быть бестактной, Энн не спросила, что мистер Джулиан Монтэгю делал у дома Иствудов. Монтэгю тоже ничего больше не сказал. Энн, исподлобья взглянув на него, подумала, что он, влюблённый и отчаявшийся, просто бродил около дома Коры. На пороге дома она пыталась ещё раз поблагодарить его, но язык плохо слушался её.
К себе домой Монтэгю попал уже за полночь.
Прошедшая ночь что-то изменила в нём — причём, чувствовал Монтэгю только саму перемену, но не мог осмыслить её причин. Он по-прежнему ощущал свою зависимость от Коры, его влекло к ней и телом и душой, но, то ли долгое время её предшествующего равнодушия и пренебрежения что-то надломило в нём, то ли тоска, перебродив в душе вместе с любовью, породила эту мутную вялость и пустоту. А может, он просто потерял последнюю надежду? А впрочем, нет, понял Монтэгю наконец. Причина была в том, что сделав после разговора с Шелдоном жестокий и убийственный вывод о том, что он недостоин любви, он допустил, чтобы этот вывод, словно зараза сифилиса, проник в его душу и кровь — и убил его. Вот почему находясь с ней рядом, слыша её голос и даже ощущая её прикосновение к себе — он уже не чувствовал ничего.
Он был мёртв. Крах любви осознавался Монтэгю не как крах жизни — он был слишком силён для этого, но как крах личности. В нём беззвучно обрушивались крыши, опадали стены, фундаменты превращались в руины. Во всяком случае, Монтэгю твёрдо решил, как только пристроит Кэтрин — тотчас же после её свадьбы уедет в Лондон. Пора и делом заняться.
Дома Джулиан кое-как умылся, осторожно снял сюртук и рубашку, стараясь не потревожить повязку на руке и не измарать кровью постель — чай, не брачное ложе, и наконец провалился в глубокий сон, подумав напоследок, что вечерок выдался, что и говорить, бурный…
Глава 26,
Человек предполагает, но Промысел Божий правит миром. Монтэгю казалось, что им сделано всё, чтобы история, компрометирующая брата Коры и несчастную Энн, не стала достоянием досужих языков. Мисс Гилмор будет молчать. Мисс Иствуд — тоже. У Лоренса для молчания — основания сугубые. Его самого быть разговорчивым ничто не заставит.
Откуда же что всплывёт?
Но подвело мистера Монтэгю свойственное аристократу высокомерное пренебрежение к тем, кого Господь поставил ниже господ. Он педантично учёл все обстоятельства, кроме… кучера Майлза. Вот уж кого мистер Джулиан Монтэгю в расчёт абсолютно не брал, он просто забыл про него, притом начисто, а меж тем, под утро тот был обнаружен нарядом местной полиции, заподозрен в чрезмерном пьянстве, и очнулся только в участке, где, под воздействием гудящей головы и шума в ушах изложил все события прошедшей ночи — естественно, до того момента, пока он их помнил. К несчастью, нанимая кучера, отец мистера Иствуда нисколько не интересовался остротой его ума. Майлз и в самом деле не мог похвастать умом, и потому простодушно рассказал о поручении, данном ему господином, и всех дальнейших событиях. Майлз был уверен, что его господин и его бедная жертва тоже подверглись зверскому нападению, а узнав, что ни кареты, ни лошадей на мосту не было, решил, что мистер Иствуд и мисс Гилмор давно мертвы и, наверняка, сброшены злодеями, напавшими на него, с моста в реку.