Брачный сезон
Шрифт:
Звезды в небесах временно прекратили вторить юнооким херувимам и сделали быстрый подскок с переворотом.
– Ну-ка, повтори!
– А что толку повторять? Ты же слышал. Я обещал Тараторе забраться в дом Доббса и достать ей этого проклятого пса. Она будет ждать в автомобиле поблизости, примет у меня из рук несчастное животное и перевезет его к своим знакомым, живущим в двадцати милях к югу по Лондонской дороге, куда уже не распространяется Доббсова сфера влияния. Так что теперь ты понимаешь, почему мне потребовался коньяк.
Я почувствовал, что мне тоже требуется коньяк. Коньяк или еще что-нибудь укрепляющее. О, сказал я себе, если б кубок чистой Ипокрены, искрящийся в оправе алой пены, испить… Раньше я уже говорил о том, что дух Вустеров имеет свойство, даже упав в самый низ, потом все равно обязательно снова подняться. Но всему есть предел, и теперь как раз дошло до предела. От страшного признания Гасси у меня появилось ощущение, что дух Вустеров во мне не просто упал, но еще сверху на него уселся слон. Не какой-то там утонченный, изящный слоник, а здоровенный, мощный слонище.
– Гасси! Этого нельзя ни в коем случае.
– Что значит – нельзя? Я должен. Так хочет Тараторка.
– Но ты не понимаешь, к чему это приведет. Доббс тебя подстерегает. И Эсмонд Хаддок тебя подстерегает. Они только и ждут удобного случая, чтобы наброситься.
– А ты откуда знаешь?
– Эсмонд Хаддок сам мне говорил. Он тебя люто ненавидит и мечтает о том дне, когда ты оступишься и он сможет упечь тебя за решетку. А он здесь мировой судья, ему и карты в руки. Вообрази, как глупо ты будешь выглядеть, когда тебя запрут на тридцать суток в каталажку.
– Ради Тараторы я готов даже на год. Но на самом-то деле, – в приступе откровенности поделился он со мной, – ты, может, и не поверишь, тем более меня даже на коньяк потянуло, но на самом деле я железно не попадусь, никакой опасности нет. Доббс сидит на концерте.
Это, конечно, меняло дело в лучшую сторону. Я вздохнул не то чтобы с облегчением, но все-таки свободнее, чем дышал до этого.
– Ты уверен?
– Сам видел.
– Ошибиться ты не мог?
– Мой дорогой Берти, когда насмотрелся на Доббса в комнате, куда ты напустил лягушек, а он вошел и целую вечность смотрел тебе в глаза, кусая ус и скрежеща зубами, ты его наверняка узнаешь при следующей встрече.
– Но все-таки…
– Бесполезно говорить «Но все-таки». Таратора хочет, чтобы я извлек оттуда ее пса, и я его извлеку. Она сказала: «Гасси, вы такой надежный помощник». И я намерен быть достойным ее похвалы.
С этими словами он дернул свою зеленую бороду и скрылся во тьме, оставив меня расплачиваться за выпивку.
Я только что успел завершить расчетные операции, когда вернулся Дживс.
– Я все устроил, сэр, – объявил он. – Разыскал мистера Хаддока, и, как я и ожидал, он с удовольствием согласился выступить за вас.
С души моей скатилось огромное бремя.
– Да благословит Господь мистера Хаддока! Из отличного материала сделаны наши молодые английские землевладельцы, а, Дживс?
– Бесспорно, сэр.
– Костяк нации, как говорится. Но вы так долго не возвращались, должно быть, чтобы его уломать, потребовалась чертова уйма стараний.
– Нет, сэр. Мистер Хаддок согласился в первую же минуту, притом с восторгом. А задержался я с возвращением по той причине, что ко мне обратился полицейский Доббс. У него оказалось несколько вопросов теологического характера, по которым он желал услышать мое мнение. В особенности его интересует Иона и кит.
– А концерт ему нравится?
– Нет, сэр. Он отозвался неодобрительно о качестве предлагаемого публике зрелища.
– И Джордж Кигли-Бассингтон ему не по вкусу?
– Нет, сэр. О мастере Кигли-Бассингтоне он высказался в довольно сильных выражениях и был почти так же язвителен, когда речь зашла о ритмическом танце мисс Кигли-Бассингтон. Именно для того, чтобы не видеть выступлений остальных членов этого семейства, он отправился к себе домой с намерением провести остаток вечера с трубкой и над сочинениями полковника Роберта Ингерсола.
Глава 24
Так что вот так. Представьте картину. Вверху, в синем небе, звезды переговариваются с херувимами. За сценой, в пивной, местные лихие ребята переговариваются с барменом. А в центре, на авансцене, Дживс, взорвав бомбу, смотрит на меня с беспокойством, должно быть, опасаясь, что с его молодым хозяином не все в порядке, и это его предположение на добрых сто процентов соответствует истине. Его молодой хозяин чувствовал себя так, как будто нагнулся, а на него сзади наехал Корнуэльский курортный экспресс.
Я сделал несколько глотательных движений и только тогда сумел выговорить:
– Дживс, вы ведь на самом деле этого не сказали, правда?
– Чего, сэр?
– Да вот что полицейский Доббс пошел к себе домой.
– Именно так, сэр. Он сообщил мне, что идет домой. Что хочет побыть в одиночестве.
– В одиночестве! – усмехнулся я. – Как бы не так.
И без живости и выражения, как Джордж Кигли-Бассингтон, декламирующий «Бена Воина», я описал ему прискорбную ситуацию.
– Вот такое, как иногда выражаются, резюме, Дживс, – заключил я. – Теперь, конечно, уже не важно, теперь вообще все пропало, но вам не кажется, что совершенно такое же положение описал Альфред лорд Теннисон в своем известном стихотворении «Атака легкой кавалерии», которое я тоже, бывало, декламировал в счастливую пору детства? Посмотрите, кто-то ошибся, и Гасси, как те Шестьсот обреченных всадников, скачет в долину Смерти. Его дело – не рассуждать, а исполнить и погибать. И вот…
– Прошу прощения, сэр, что перебиваю…
– Ничего, Дживс, я уже почти договорил.
– …но не лучше ли сейчас что-нибудь предпринять?
Я посмотрел на него затуманенным оком.
– Предпринять, Дживс? А какой прок? Да и что именно вы предлагаете? По-моему, это уже за пределами человеческих возможностей.
– Может быть, догнать мистера Финк-Ноттла и предупредить об опасности?
Я пожал плечами.
– Можно, конечно, попробовать, если хотите. На мой взгляд, шансов почти никаких, но все-таки под лежачий камень… Вы знаете дорогу к дому Доббса?