Брак по-эмигрантски
Шрифт:
— Ты довольна, дорогая? — заглядывая мне в глаза, спросил Гарик.
— Всегда я рада встрече с вами, хотя ваш труд топчу ногами! — скаламбурила я. — Ты мой Гарька — золотые ручки!
Вечером разразилась страшная гроза, типично майская, с громом и молнией. Гарик и я уютно устроились рядышком на диване, смотрели телевизор и любовались полом в кухне, кусочек которого был виден из гостиной.
— А знаешь, ведь прошло ровно полгода, как мы поженились, — вдруг вспомнила я. — Ты жил здесь, в Америке, с кем-нибудь
— Жил, но не так долго. Давно когда-то переехал к одной женщине. У неё была дочь двенадцати лет. Каждый день девчонка слушала одну и ту же пластинку. Женщина была хорошая, но дочку я выдержать не мог и ушёл.
— Как ушёл? Просто взял и ушёл?
— Ну, сначала дома ей всё починил, отремонтировал для очистки совести и ушёл.
Что-то толкнуло меня изнутри в грудь. В животе всё сжалось.
— Гарька, сними очки, — тихо, но твёрдо попросила я. — Смотри мне в глаза.
Гарик сделал, как я сказала. И вдруг я содрогнулась. Глаза у него были отвратительные. Как дуло двустволки. Припухшие, круглые, как у совы, и мутные. Раньше я этого почему-то не замечала.
— Смотри мне в глаза, Гарька, и говори только честно: ты зачем полы срочно клал? Уйти от меня задумал? Когда?
— Когда ты захочешь, дорогая!
— Ну, тогда ещё очень нескоро! — облегчённо засмеялась я.
Гарик, не мигая, продолжал смотреть на меня в упор.
— Я умный, я очень умный, я всё знаю! Всё! — Он тонким длинным пальцем постучал себе по лбу, потом надел очки и повернулся к телевизору.
— О чём ты? — удивлённо спросила я, но в этот момент зазвонил телефон. Это была Машка.
— Я стою на улице, под дождём! Мои родственники ушли, пока меня не было дома, и теперь мне некуда деться, ключей у меня нет! Могу я зайти переждать часок? — Машкин голос дрожал.
Ночью, в такой ливень, стоять одной на улице в чужом городе не самое приятное.
— Что за вопрос? Поднимайся!
— К нам гости, Машка осталась бездомной! Пойду, сделаю что-нибудь вкусненькое к чаю! — объявила я. Гарик недовольно поморщился, снял домашний халат и пошёл натягивать брюки.
Я бросилась на кухню. Через пару минут пришла Машка, мокрая, дрожащая и несчастная, с полными глазами слёз.
— Проходи! — крикнула я из кухни. — Сейчас будем пить чай!
Пока я кулинарничала, Машка обсохла, повеселела и начала кокетничать с Гариком.
— Когда у меня будет своя квартира в Нью-Йорке, я найму тебя, Гарик, чтобы ты сделал мне такие же чудесные полы!
— Боюсь, тебе это будет не по карману, — гордо усмехнулся Гарик. — Когда полы кладёт доктор, это стоит очень дорого!
— В таких случаях я плачу натурой! — нахально заявила Машка.
Я бросила недожаренную вафлю на тарелку и вышла из кухни.
— Маш, ты не боишься, что твоя натура сейчас окажется под дождём, на улице? — зло спросила я, глядя в упор на Машку. Она поперхнулась и осеклась. Гарик невозмутимо покуривал, глядя в окно.
Я вернулась к плите. Доделала вафли. Потом молча накрыла на стол. Попили чаю. Настроение было испорчено. К счастью, Машкины родственники пришли домой, и она ушла.
В спальне, раздеваясь, Гарик с торжеством посмотрел на меня и злорадно произнёс:
— Если захочу, твоя Машка хоть завтра меня заберёт!
— Так захоти! В чём дело? — взорвалась я. — К чему этот дурацкий разговор? Только не надо меня пугать!
Гарик тут же юркнул под одеяло, отвернулся и накрылся с головой.
На следующий день, субботним утром, Гарик, как всегда, ушёл на работу. Машка позвонила мне, голос у неё был виноватый.
— Прости меня. Я — идиотка! Хотелось сострить, а получилось неудачно. Не сердись, поедем, покажешь мне ваш знаменитый Брайтон-Бич!
Я уже остыла. Гарик должен был вернуться не раньше чем часа в два. Обычно он по субботам спит до четырёх. Я спокойно могла погулять с Машкой. Дочка тоже куда-то собралась. Уходя, я оставила на столе записку:
«Гарик, обед на плите — суп, котлеты. Если хочешь, перекуси. В холодильнике пельмени, салат, бутерброды. Я с Машкой поехала погулять. Скоро вернусь. Будем обедать. Целую.»
Мы все вместе вышли из дома. После дождя воздух был чистый и прозрачный. Светило солнце. Было по-весеннему тепло. Весело болтая, мы дошли до метро. Машка и я поехали в одну сторону, дочка — в другую.
Когда, нагулявшись, мы с Машкой вернулись обратно, я позвала её на обед. Открыв дверь в квартиру, я замерла на пороге.
Пустые книжные полки зияли чернотой. Вместо большого телевизора остались только пыльные полосы на тумбе. Шкафы открыты. Я прошла в спальню. Машка в ужасе брела за мной. Письменного стола и кресла около него не было. Мои вещи валялись как попало.
Я вернулась в гостиную. На обеденном столе лежала моя записка, перевернутая на другую сторону. На ней мелким закорючистым почерком Гарика было написано:
«Я ушёл. Через пару дней ты получишь письмо от моего адвоката.»
От Гарика остались только рюмочки с голубым рисунком и золотой каёмочкой, засунутые в буфет, и пепельница в виде старого железного башмака на ночном столике.
ДОЧКА
Я позвонила домой предупредить маму, что хочу поехать с ребятами за город. Трубку взяла мамина подруга Маша.
— Это ты? Слава Богу! — Голос у Маши срывался. — Срочно беги домой! Гарик ушёл!
— Что значит ушёл?
— Ушёл! Убежал! Всё забрал! Давай быстрее! — Маша бросила трубку.
Когда я влетела в квартиру, гостиная выглядела как после грабежа. Мама, с белым, спокойно-застывшим лицом, в пальто ходила по комнате и приговаривала: