Бракованные
Шрифт:
– С ним, – снова киваю, а внутри зарождается беспокойство. – Кать, что-то не так? Ты что-то знаешь, о чем я не догадываюсь? Катя!
Катя смотрит в сторону, барабанит пальцами по столешнице, хмыкает. О чем-то думает, меня пугает, головой качает. Она точно что-то знает. Я подаюсь вперед, хватаю Катю за руку, трясу. Пытаюсь хоть так добиться адекватной реакции.
– Кать, тебя что-то не устраивает? Он тебе не нравится?
– С чего ты взяла? – удивляется сестра, но я вижу, что ее что-то беспокоит.
– Мне так кажется.
– Неправильно кажется, – сестра натянуто улыбается и, поднявшись,
– Конечно.
– Ну вот и славно, – Катя будто бы нервничает, но изо всех сил пытается показать, что ей море по колено.
Только я знаю ее слишком хорошо. Моя сестра только что на моих глазах вышла на тропу войны.
Мирослав
– Да чтоб у тебя уже отсохло там все! – сонный и злой, я переворачиваюсь на живот, накрываю голову подушкой, прижимаю ее сильнее к ушам.
Только это ни черта не помогает: визгливые бабские крики за стенкой, пошлые восклицания моего друга, громкие шлепки упорно лишают меня всякой возможности выспаться. Надо было на пары пойти, там спокойнее. Или снять квартиру не с этим кобелем, а с тихим ботаником. Когда Юрка только приволочь ее успел? Когда я под утро домой притащился, внутри было тихо и спокойно, но сейчас… Ведь договаривались, что Юрка не будет таскать в нашу квартиру своих девиц, но куда там, если он не может свои причиндалы в штанах удержать, а искать свободную хату для эроигрищ влом и дорого.
Я его убью. Нет, точно говорю: убью и в подарочную коробку с бантиком упакую. Закрываю глаза, пытаюсь думать о приятном и так снова заснуть: о яблоках, Арине, шарлотке, вечере, что провели вместе. Черт, давно мне не было так хорошо рядом с девчонкой. Она мне нравится, мне с ней классно, из скорлупы выковыривать интересно, сюрпризы делать, расширять горизонты. Она ошиблась, решив, что я на себя миссию возложил. Это не мой стиль. Я просто втрескался по самые уши. В тот самый момент, когда она с горящими глазами вылила в лицо уроду Паше ром. А уж когда ринулась от крови меня оттирать в парке… о, это был контрольный выстрел. Тогда Арина коснулась меня, а по позвоночнику ток прошел. Раз и готово, больше ни о ком думать не могу. Магнитом к ней тянет.
– Ах, Юрочка, давай, давай, еще! Умоляю, мой зверь, еще, а-а-а! – да сколько можно? И голос еще такой противный.
Похоже, это не закончится никогда. Слезаю с кровати, надеваю трусы, спортивки и выхожу из спальни. Там, на кухне, будет не так слышно.
– Эй, кролики, потише! – ору и несколько раз в дверь комнаты напротив ударяю, чтобы уже точно услышали.
На мгновение там воцаряется испуганная тишина, потом Юрка кричит, что мне все показалось, а какая-то девица тихонько хихикает. В кухонном окне отражается яркое солнце, его лучи проникают в комнату и подсвечивают круглые следы от чашек на белой столешнице. У батареи сиротливо жмутся стеклянными стенками две пустые бутылки из-под вина, а из пивной банки Юрка сделал пепельницу, хоть курить в другом месте мы тоже договаривались.
Я злой. Цепляюсь к мелочам, накручиваю себя, медленно, но верно закипаю. Опираюсь руками на подоконник, смотрю на вонючую
Даю Юрке с его барышней десять минут. Пока выпью кофе и погашу в себе вспышку злости. Может, сами поймут, что закругляться пора? Пока закипает вода в чайнике, я распахиваю окно, и свежий ветер вытягивает наружу табачную вонищу, а в кухню наконец проникают другие ароматы: осени, опавших листьев и лесных костров. Кожа на плечах покрывается мурашками, прохлада бодрит, эмоции утихают. Первый глоток обжигающего кофе делаю осторожно, но дальше пью почти залпом. За спиной, в коридоре, звук шагов, бормотание. Их громкость нарастает, после хлопает дверь ванной, и это дает надежду, что никого за ноги из кровати выталкивать не придется, сами разбегутся. За стенкой шумит вода, что-то с глухим стуком падает, бьется о бортик душевой, и я надеюсь, это не мой любимый гель для душа. За окном, во дворе, с лыжными палками бродит соседка снизу, и я мысленно считаю ее шаги, пока в кухню не вплывает душное облако слишком сладкого парфюма.
– Ой, я не знала, что тут кто-то есть, – восклицает девушка, а я медленно поворачиваю голову и чуть не давлюсь кашлем.
Она голая. Ну, почти, если не считать моего, черт возьми, полотенца, которое едва держится на высокой груди. Влажные волосы, капли воды на худых плечах, длинные ноги и босые ступни, оставляющие мокрые следы на линолеуме. Незнакомая полуголая девица стоит, положив руку на косяк, ни капли не смущаясь, а второй волосы прочесывает, красуется.
– Ты кто вообще?
– Я Нина, – улыбается широко, а глаза еще пьяные-пьяные. – А ты Мир, да? Я очень много слышала о тебе.
– Мирослав, – уточняю, потому что эта полувменяемая девица точно не имеет права сокращать мое имя. – Я надеюсь, ты уходишь? Не смею задерживать, прощай.
Заламываю бровь, подбородком в сторону двери дергаю, болтаю густой кофейный осадок на дне кружки.
– Ой, какой ты вредный, – кривится капризно и губы дует. – Будет для меня кофе? Пить так хочется.
Настроение Нины меняется со скоростью звука, и вот она уже игриво улыбается, кокетливо голову к плечу склоняет, губу пухлую закусывает. Мата Хари местного разлива.
– Ты что тут делаешь, Нина?
– Я… – мнется, – мы с Юрой в клубе познакомились…
Ага, значит, приключение на одну ночь. Шире окно распахиваю, пытаюсь вытравить уже запах духов, а Нина вскрикивает: – Ой, Мир, холодно же. Ты не мог бы закрыть? Снова этот капризный тон, от которого у меня позвоночник готов в трусы посыпаться.
– Не мог бы, – пожимаю плечами. – Пойди оденься и попроси своего… друга вызвать тебе такси.
– Мир, ну что ты, а?
Не знаю, нравится ли ей разговаривать с моим затылком, но мне нравится смотреть в окно, а не на чужую бабу.