Бракованные
Шрифт:
– Тебе мало, Соловьев? – его хриплый голос – единственное, что улавливает мой слух, когда в ушах пульсирует кровь. – По-моему, девушка доходчиво объяснила…
Ярость, обида, злость, разочарование в людях – вот мои спутники сейчас.
– Мир, не трогай его! – взвизгивает Рита, но Мирослав даже не смотрит на нее.
Он смотрит на меня. Глотаю горький ком обиды, а появившаяся будто бы из ниоткуда Катя мягко трогает мой локоть и звучно вызывает охрану. Я отворачиваюсь, ухожу в дальний угол барной зоны и встаю спиной к бару, якобы для того, чтобы срочно провести инвентаризацию напитков на
– Дима, где тебя носит?! Иди сюда! – моя сестра не разменивается на любезности, когда кому-то из ее близких грозит опасность. – Сейчас еще и полицию вызову. Убирайтесь из моего бара, недоумки!
«Да, черт! Это моя детка!» – сестричка в ударе!
Но, несмотря на буйный нрав, студенты оказываются понятливыми – никому не хочется связываться с моей сестрой в таком состоянии, а с полицией тем более. Через несколько минут в «Ирландии» никого не остается. Обмякаю и усаживаюсь на низкий табурет, растирая озябшие предплечья. Катя еще прикрикивает на кого-то за дверью, а потом, шумная и деятельная, влетает обратно в обеденный зал.
– Надо их пороть и плакать не давать, – возмущается и, обогнув стойку, наливает себе полный стакан вишневого сока. Он похож на кровь, и я жмурюсь, снова возвращаясь в день аварии. Неужели никогда от этих фантомных болей не избавлюсь?
– Они совершеннолетние, а нам надо было кондитерскую открывать, – замечаю, обняв себя за плечи. – Вряд ли люди буянят, когда едят круассаны.
Катя смеется, тут же сменив гнев на милость. Треплет меня по волосам, наклоняется и целует в щеку.
– Ты же не расстроилась? – цепко ощупывает взглядом мое лицо, всматривается в глаза, ищет признаки нервного срыва.
– Нет, конечно же, я не расстроилась. Я в ярости – это совсем другое.
– Ариш, он просто пьяный урод, не принимай на свой счет. Просто решил на ком-то зло сорвать, а ты под руку подвернулась.
– Понимаю, – киваю и вытягиваю ноги, порядком уставшие за смену. – Но что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
– О, народные мудрости в ход пошли, – качает головой Катя и, смахнув с лица темную прядь, допивает свой сок. – Хочешь сказать, он всегда тебя считал… такой? Только сейчас высказался?
– Вероятно. Ну и хрен с ним, и без его напоминаний знаю, что до красавицы мне, как до Китая ползком.
Я действительно однажды смирилась с тем, что выгляжу… не очень красиво. Врачи сотворили чудо, спасли мою жизнь, постарались исправить то, что наделал тот водитель, и за это я очень им благодарна. Другое дело, что сделать меня красивой в чужих глазах они не сумели. «На чужой роток не накинешь платок», – любит повторять наша мама, и я с ней согласна. Но только легче от согласия с простыми истинами не становится.
2 глава
Арина
Утро начинается с дикого желания съесть пончик – стремление заесть стресс иногда сильнее меня. Всю ночь я ворочалась, пила чашками кофе, пока в животе не начало булькать, бродила по квартире из угла в угол, а Катя ворчала и вздыхала, уговаривая отдохнуть.
– У тебя выходной только послезавтра, – сестра пыталась
Я слушалась, снова шла в свою комнату, где стены были завешаны плакатами с любимыми рок-исполнителями, честно ложилась под одеяло, натягивала его до самого носа, глаза закрывала, только фиг мне, а не здоровый крепкий сон.
– Хорошо ты придумала, – говорит Катя, когда спустя несколько часов мучений я объявляю ей о своем желании сходить в кондитерскую. – Только мне венских вафель возьми, в них меньше калорий.
– Уверена?
– Ничего не знаю, – вскидывает руки Катя. – Хочу вафель, даже если от них моя попа превратится в дирижабль.
Обещаю скоро вернуться с полным пакетом самых разных вкусностей и выхожу из дома, обмотавшись шарфом, как в броню закованная. Воздух пахнет ранней осенью, и разноцветные листья медленно опадают на землю, кружатся в серебристой дымке утреннего тумана и, падая, шелестят под ногами. Вверх их подкидываю носками кроссовок, они взлетают в воздух, переливаясь всеми оттенками охры. Чудо же, не иначе.
Я люблю осень и это, похоже, взаимно. Утро невероятно тихое и прохладное, и я шагаю вперед, мимо маленького сквера, в котором приятно пить кофе, глядя на крошечный фонтанчик, работающий до декабря и первых морозов. До кондитерской несколько кварталов, и я любуюсь домами, мимо которых прохожу, восхищаюсь архитектурой нашего старого южного города, дышу полной грудью, и с каждым шагом мысленно уношусь все дальше от ночного происшествия. Пусть все обидные слова останутся на совести Пашки.
По асфальту чинно гуляют голуби, милая пенсионерка выгуливает лысого кота, больше похожего на ушастую общипанную курицу на поводке – смешной и милый инопланетянин, – а мимо несется молодая красивая и жутко злая женщина, таща за собой упирающегося пацана в темном костюме. На вид ему лет восемь, но на лице отражается вся скорбь жестокого мира.
– Не пойду я в школу. Не нравится мне там! – орет парнишка и обливает все вокруг гневом и презрением.
– Я тебе не пойду! А ну, марш! Шагай-шагай вперед, а то уши откручу!
– Хоть оторви, все равно не заставишь! – артачится пацаненок, но мать обещает ему не только оборвать уши, но и отобрать планшет, телефон, телевизор и любимый йогурт.
Они еще долго переругиваются, и под звуки их ссоры успеваю дойти до кондитерской. Внутри тепло, пахнет медом, ванилью и корицей, и эти запахи кружат голову почище любого элитного парфюма. От обилия выпечки на прилавке разбегаются глаза, и я набираю полный пакет всяких разных вкусностей: пончики с ванильным кремом, шоколадом, вафли для сестры и в нагрузку беру с собой большой стакан латте без сахара.
Возвращаясь назад, я понимаю, что хочу провести это утро в сквере, потому сворачиваю, а ноги будто сами меня тащат вперед. Прохожу вдоль аккуратных лавочек с коваными ножками, ищу свою любимую. У нее немного сколота одна из планок, а на спинке трещины – есть в нас что-то общее. Вот только не дойдя нескольких шагов, останавливаюсь, как вкопанная: из всех лавочек в тихом сквере кто-то решил занять именно мою. Я узнаю этого человека – еще слишком яркие воспоминания его татуированной кисти на плече пьяного Пашки.