Брат, держи удар!
Шрифт:
Запашок соответствующий. Немытые тела, вонючие носки. Атмосфера угнетающая. Спертый воздух, чей-то чахоточный кашель в углу возле окна. Десятки пар глаз — взгляды злые, равнодушные, сочувствующие.
Посреди камеры в проходе между нарами грубо сколоченный стол. За ним четыре крепких парня. В картишки перебрасываются.
В камере душно — игроки в одних майках. Видно, как размалеваны их тела. Расписная блатота…
Никита мог иронизировать сколько угодно. Но только в душе. Нельзя, чтобы насмешка прорвалась наружу. Ребята могут не понять насмешки…
В дерьмовое место он попал. Есть,
Блатари видели, слышали, как в камеру ввели нового постояльца. Те, которые сидели к нему спиной, обернулись, впились в него глазами-буравчиками.
— Кто такой? — грубо спросил один.
— Сто пятая, пункт второй…
— Погоняло?..
— В Бутырке Братом крестили. Девяносто третий год…
— Кто?..
— Король.
— Да ну, гонишь!
— Отвечаю…
— Король — это круто…
— Пацаны, мне бы присесть.
Свободное место только у «толкана». Но это при том, что кое-кто под шконками, на полу ночует. И под свободной койкой какой-то тип. В красном спортивном костюме. Рядом с ним на полу еще какой-то мурик сидит. Толстенький, губы пухлые. Майка на нем красная.
— Это, что ли, «петушиный» угол? — взглядом показал на них Никита.
Первое неписаное правило «прописки» — узнать, где место для «петухов». Чтобы не коснуться их ненароком. Иначе сам попадешь в число изгоев. Вмиг опустят. Может, и не опетушат, но «парашником» сделают. И на «крытке», и у хозяина будешь сортиры драить.
— А ты чо, «петух»? — громко выкрикнул второй блатарь.
Молодой, ранний. И чересчур прыткий. Только не тем способом авторитет себе зарабатывает. Думал, шутку его поддержат. Но нет, вместо смеха напряженное молчание. Все ждут, как новичок отреагирует на оскорбление.
Никита улыбнулся блатарю. Подошел к нему.
— Я не «петух», — с той же улыбкой покачал головой. Никто и понять не успел, как блатарь слетел со скамьи. Быстрый удар в переносицу швырнул его на пол.
— Ой-е! Е-е-е!.. — застонал блатарь. Попытался подняться.
Никита отступил назад. И не напрасно. Блатные повскакивали со своих мест. И все шагнули в его сторону. В глазах и угроза, и любопытство одновременно.
Они медленно надвигались на Никиту. Но не нападали. Буравили взглядами.
— Знаю тебя, — сказал один. — Тебя по «ящику» показывали. Никита Брат. Типа олигарх…
— Ты бабу завалил. Секретаршу свою, — добавил второй.
Никита — личность известная. Нет-нет да покажут по телевизору. А еще тюремная почта тут неплохо работает. Знает братва, что к ним с Петровки олигарха гонят.
Только никакой он не олигарх. Но не место и не время объяснять это.
— Это мои проблемы…
Никита не расслаблялся. Отслеживал обстановку. Готов был отреагировать на удар. Первым не бил — разжигать конфликт не в его интересах.
— Заревновал телку? — осклабился третий. И примирительно добавил: — Ничего, бывает…
— Урою гада! — заревел четвертый.
Оправился после удара. На обидчика с воем ринулся. Только браток из его же кентовки остановил его.
— Остынь, Молекула. Сам косяк упорол…
Никиту «прописали» в камере. Выделили ему место поближе к окну.
Первые три дня прошли спокойно. Никита жил — не тужил. Ужасные условия содержания донимали его — не без этого. Но это терпимо. Куда хуже — заточка в бок или петля на шею.
Помимо блатных, в камере много «простых смертных». Один по пьяни голову кому-то проломил — за решетку его. Другой начальнику морду поделом начистил — тоже провинность. Третий — злостный неплательщик алиментов — ну это ваще. Ну и самый опасный преступник — это дядя Леша, за бабку заступился, когда ее мент дубиной с рынка гнал. Мент двух-трех зубов недосчитался, а дядя Леша недосчитается трех лет в своей жизни, а может, и на больший срок упекут. И воровская масть широко представлена. Один отвертку с завода утащил, второй жрать хотел — булку хлеба из магазина украл, третий у соседа курицу спер. И взяточник тут, а как же без этого. Участковый врач — у «доброжелательного» пациента пятьдесят рублей взял. Беспредел, в натуре.
Очень серьезные преступления — ничего не скажешь. А кто по мелочовке действует, те на свободе. Ну разве замочить пару-тройку бизнесменов по заказу — это преступление? А миллионов пять долларов из банка прикарманить — вообще пустяк. Взятку принять на пару «лимонов» баксов — ну тут дело к подвигу приравнивается. А кредит на миллиард «вечнозеленых» присвоить — это уже героизм чистой воды, надо забугорных буржуев на бабки поставить, чтобы им жизнь медом не казалась.
Никита даже удивился, когда однажды в камеру ввалились два бугая с квадратными репами. Братки-рэкетсмены пожаловали. Их-то за что?.. Ведь на свободе они общественно полезным делом занимались — излишки финансовых средств изымали. Население воспитывали — тоже нужное дело. Вон как кулаки в ходе воспитательного процесса набиты. В поте лица ребята трудились. А их отдела оторвали, за решетку оформили.
Ребятки вошли в камеру без лишнего шума. Разве что на Никиту покосились. Толи он изначально их интересовал, то ли им его место у окна понравилось.
Крепыши не бузили. Заняли свободные места и молча стали устраиваться на постой. Понты не мечут, распальцовку не кидают.
Никита вообще не смотрел в их сторону. Но все видел, все замечал. Не нравились ему эти парни, ой как не нравились. В тихом омуте черти водятся. Как раз тот самый случай.
Ночью братки завалились спать вместе со всеми. И Никита лег. Но не для того, чтобы заснуть. По плану у него всенощное бдение.
Он лежал с закрытыми глазами. Прислушивался к каждому шороху. И одна мысль билась в его сознании — «не заснуть…», «не заснуть…», «не заснуть…».
Камера затихла. Храпы, постанывания, теснота, духота, вонь. Но Никита успел к этому привыкнуть. Комфорта он, конечно, не ощущал, но чувствовал себя сносно…
Чем дальше время уходило в ночь, тем сильнее хотелось спать. Никита не раз проваливался в сон, но тут же выныривал. Смог он вынырнуть и в тот момент, когда послышалось шевеление со стороны братков. Сквозь приоткрытые веки он видел, как поднялся сначала один тип, затем второй. И оба медленно направились к нему.