Брат Гримм
Шрифт:
— Это лишь аллегория, — объяснял Герхард Вайс, — литературный прием. Не существует и не существовало никаких указаний или даже намеков на то, что Якоб Гримм был педофилом или убийцей. Моя книга «Дорога сказки» — выдумка, игра ума. Я выбрал Якоба Гримма и его брата только потому, что они были собирателями немецкого фольклора. Эти люди изучали старинные предания и анализировали особенности немецкого языка. Если кто и понимал могущество мифов и фольклора, так это были братья Гримм. Сегодня мы боимся выпускать детей из поля зрения. Во всех проявлениях современной жизни мы видим опасность и зло. Мы отправляемся в кино, чтобы ужаснуться современным мифам, которые, по нашему убеждению, являются зеркальным отражением жизни и общества. Однако истина состоит в том, что опасность
— И это, по вашему мнению, дает вам право бросать тень на великого немца? — спросил ученый тоном, в котором прозвучали негодование и изумление.
Голос писателя по-прежнему звучал ровно, без каких-либо эмоций, что показалось Фабелю странным. А может быть, даже и тревожным.
— Я понимаю, что привел в ярость как значительную часть немецкого литературного истеблишмента, так и потомков Якоба Грима. Но я всего лишь выполнял долг сочинителя современных сказок. В качестве такового я считал своей обязанностью продолжить старинную традицию пугать читателя затаившимися внутри людей темными силами.
Следующим слово взял ведущий:
— Наследников Якоба Гримма особенно возмутило, что вы, утверждая, что образ их предка как серийного убийцы является вымыслом, используете роман для пропаганды своей теории, в соответствии с которой «всякий литературный вымысел является правдой». Что вы хотите этим сказать? Так это выдумка или нет?
— Как вы правильно заметили, — продолжал Вайс все тем же ровным, лишенным эмоций голосом, — мой роман не основан на фактах. Но я не сомневаюсь, что грядущие поколения будут смотреть на него не так, как смотрим мы. Скорее всего они будут считать, что в нем присутствует доля истины. Менее образованное и более ленивое поколение, которое придет нам на смену, будет запоминать лишь беллетристику — то есть выдумку — и станет воспринимать ее как факт. Возьмем, к примеру, портрет шотландского короля Макбета, созданный Шекспиром. В реальной жизни Макбет был успешным, горячо любимым и уважаемым правителем. Но в угоду сидящему в то время на английском троне монарху Уильям Шекспир демонизировал этого достойнейшего человека. То есть мы имеем дело с чистейшей воды выдумкой. Но посмотрите, что произошло. Макбет превратился для всех в символ безжалостного, кровожадного честолюбия, алчности и насилия. Но эти отвратительные качества принадлежат не исторической личности, а всего лишь персонажу, порожденному фантазией Шекспира. Мы не просто превращаем истории в легенду или миф… мы изобретаем, придумываем несуществующие детали или занимаемся примитивной фабрикацией. В конечном итоге миф или сказка начинают восприниматься как истина.
Ученый муж, проигнорировав слова Вайса, в очередной раз обрушился на писателя с филиппикой за попытку очернить светлый образ Якоба Гримма, и дискуссия этим закончилась, поскольку истекло время передачи. Фабель выключил радио и погрузился в размышления. Писатель, по существу, утверждал, что людям во все времена была присуща склонность к ничем не обоснованному насилию и жестокости. Безумное чудовище, задушившее девушку и бросившее ее на берегу Эльбы, было лишь последним в бесконечном ряду психопатов. Фабель всегда знал, что это сущая правда. Он читал о французском аристократе шестнадцатого столетия Жиле де Рэ, который, обладая абсолютной властью в своих владениях, в течение многих лет безнаказанно похищал, насиловал и убивал маленьких мальчиков. Счет его жертв шел на сотни, если не на тысячи. Но, даже зная все это, Фабель пытался убедить себя, что серийный убийца — это современный феномен, продукт распада социального порядка или плод нездорового ума, повседневно подпитываемого грязной, полной насилия порнографией, легкодоступной на городских улицах или в Интернете. Если это так, говорил себе Фабель, то у людей еще остается слабая надежда. Коль скоро современное общество создало подобных монстров, то оно способно найти средства, чтобы их обуздать. С другой стороны, признание того, что зло является постоянным и неизбежным спутником человечества, означает расставание со всеми надеждами.
Фабель вложил в плейер компакт-диск, и салон машины заполнил голос Герберта Гренмейера. За окном проносились километры, а Фабель делал все, чтобы прогнать невеселые мысли о притаившемся в темноте леса вечном зле.
Оказавшись в своем кабинете, Фабель первым делом позвонил маме, и та заверила сына, что по-прежнему чувствует себя отлично, что Лекс кудахчет вокруг нее и готовит вкуснейшую еду. Голос мамы, похоже, вернул равновесие во вселенную Фабеля — ему казалось, что этот голос с заметным акцентом принадлежит маме его юности, той маме, которая была постоянным и неизменным фактором его существования. Закончив разговор с мамой, он позвонил Сусанне, сообщил, что вернулся, и они договорились встретиться после работы у него дома.
В кабинет, предварительно постучав в дверь, вошла Анна Вольф. Копна черных волос и темный макияж делали ее усталое лицо еще бледнее. На этом почти белом фоне ярким огнем пылала ярко-красная губная помада.
— Ты выглядишь так, словно совсем не спала, — сказал Фабель, жестом руки приглашая ее присесть.
— У вас тоже не самый лучший вид, шеф. Как мама?
— Спасибо, поправляется, — улыбнулся Фабель, — Пару дней у нее поживет мой брат. Насколько я понял, ты отчаянно пытаешься установить личность девушки?
— Из отчета о вскрытии я сделала вывод, что в детстве о ней не заботились и ей, возможно, приходилось терпеть издевательства. Нельзя исключать, что она давно убежала из семьи где-то в Германии или даже за границей. Но я продолжаю работу. — Анна сделала паузу, словно не знала, как начальство воспримет ее следующие слова. Но, преодолев неуверенность, она продолжила: — Может быть, вы не будете возражать, шеф, если я заодно попытаюсь плотнее заняться делом Паулы Элерс? Мне почему-то кажется, что в обоих случаях мы имеем дело с одним и тем же парнем.
— Ты так думаешь потому, что в руку трупа вложили записку с ложной идентификацией?
— Да. А также и потому, что обе девушки, как вы указали, поразительно похожи. Из этого следует, что убийца видел Паулу при жизни. По снимкам в прессе точное сходство уловить трудно. А ведь нам пришлось прибегнуть к анализу ДНК, чтобы определить, что девушка на берегу — не Паула Элерс.
— Понимаю. И что же ты хочешь найти в старом деле? — спросил Фабель.
— Я просмотрела все материалы дела вместе с Робертом Клаттом…
— Черт побери, — буркнул Фабель, — я совсем забыл о комиссаре Клатте. Как идет его адаптация?
— Нормально, — пожала плечами Анна. — Он, как мне кажется, хороший парень и пребывает в полном экстазе от возможности работать в Комиссии по расследованию убийств. — Она открыла папку с документами и продолжила: — Как бы то ни было, но мы с ним прошлись по этим бумагам и снова вернулись к Фендриху. Помните? Генрих Фендрих. Учитель немецкого языка и литературы.
Фабель коротко кивнул в ответ. Он помнил, что Анна рассказывала ему о Фендрихе в кафе по пути к Элерсам.
— Как вам известно, у Клатта в его отношении имеются серьезные подозрения. Он, впрочем, признает, что оснований для этого совсем не много… подозрения в основном базируются на интуиции, неприязни и полном отсутствии иных версий.
— Неприязни? — насторожился Фабель.
— Фендрих в некотором роде одиночка. Ему тридцать шесть лет… было тогда. Теперь под сорок. Он холост и живет с престарелой матерью. Хотя незадолго до исчезновения Паулы у него, видимо, была какая-то подружка. Но мне кажется, он расстался с ней примерно в то время, когда пропала Паула.