Брат Иуда
Шрифт:
— А вы, Леа, счастливы?
— Я? О! Далеко не всегда. Со мной, как и со всеми, случаются неприятности. Но я никогда не сдаюсь.
— Скажите мне по секрету, что вам дает Ашрам?
— Вот видите, вы опять принялись за свое! По правде говоря, почти ничего. Я езжу туда только затем, чтобы собрать материал для диссертации.
— Вы ищете из ряда вон выходящее?.. А обо мне что скажете?
— О вас?
Им принесли бифштексы и много жареного картофеля.
— Это только половина порции, — сказала она. — Вы?.. Вы, вне всякого сомнения, феномен.
— В каком смысле?
— Вы
— Да нет же. В этот вечер меня не так-то просто рассердить.
— Я полагаю, что вы чересчур стараетесь. Вы готовитесь к познанию высокой мистики так, как готовятся к выпускным экзаменам. А что касается самой высокой мистики, то, между нами говоря… я имею в виду ту, что проповедует Букужьян… Да, можно развивать определенные способности, и я с полным правом готова это засвидетельствовать. Впрочем, наука пристально изучает их. Но делать далеко идущие выводы и разглагольствовать о каком-то внутреннем «я», о первоначальном единстве и бог знает еще о чем!..
— Вы отрицаете опыты святых?
— Я не присутствовала при их проведении.
— Вы меня разочаровываете.
— Ешьте, пока не остыло. Сочный бифштекс и нежная картошка, вот в чем заключается истина.
Андуз задумчиво жевал.
— Мне следовало бы на вас рассердиться, — прошептал он. — Вы топчете меня ногами! Если бы я потерял веру во все это, то мне оставалось бы… оставалось бы…
У него чуть не сорвалось «утопиться», но он промолчал.
Она уже съела всю свою картошку и подцепила вилкой кусочек в тарелке своего спутника.
— Вы же не станете утверждать, — продолжала она, — что нормальный молодой человек нуждается во всех этих возбуждающих средствах, так как все эти упражнения по концентрации внимания и есть не что иное, как возбуждающее средство.
— Вы не делаете этих упражнений?
— Боже упаси!
— Даже не пробовали?
— Один раз, и у меня сразу же появилось желание заняться любовью.
— О! — воскликнул он, задетый за живое.
Она рассмеялась и крепко сжала руку Андуза.
— Не нужно на меня сердиться, Поль. Я очень непосредственная. Знаете ли, вы очень странный.
Он отодвинул тарелку. Есть ему больше не хотелось. Ему теснило грудь. Он спросил себя, что она сделает, если он признается ей, что убил Ван ден Брука? И почему. Но эта мысль казалась ему чужой. Она зародилась вне его самого, словно преступление совершил не он, а какой-то безответственный родственник.
— Кофе? — предложила она.
— Нет, спасибо. Я уже немного отупел от этого шума.
Он попросил счет, вытащил бумажник, отсчитал мелочь, бросил ее на стол, как игрок в шашки, и помог Леа надеть плащ. Они не заметили, как очутились на бульваре.
— Я живу в двух шагах отсюда, — сказала она. — Вы обо всем рассказываете Букужьяну?
— Мне нечего скрывать… то есть я хочу сказать, что мне нечего было скрывать…
— Ах! Ах! — наигранно фыркнула она. — Вам нечего было скрывать до сегодняшнего вечера?
Они обогнали парочку, шедшую в обнимку.
— А теперь, — продолжала она, — у вас появились непристойные мысли. Поль, вы какой-то не от мира сего. Поцелуйте меня… Неужели это так трудно?
Она остановилась и подняла на него глаза. Капли дождя падали ей на лицо. Он наклонился и, сжав зубы, прикоснулся к ее губам. Ему стало немного противно, когда он почувствовал, что она приоткрыла рот. Влажная плоть заставила его отпрянуть назад. Леа схватила его за руку.
— Вы застенчивы по природе, не так ли?.. Держу пари, что вам не часто приходилось целоваться с девушками.
— Нет… не думайте так… я… я очень занят.
Он что-то мямлил и страшно злился на себя за то, что покраснел.
— Вы слишком плохо к себе относитесь, — сказала она. — Я вижу, что вы очень скованный и недоверчивый человек… и, откровенно говоря, это причиняет мне боль. Нужно идти навстречу жизни с распростертыми объятиями, а не сжав кулаки.
Вечерняя толпа толкала их локтями, иногда разделяла, и теперь уже он взял Леа под руку. Они пошли по узким улочкам, сплошь застроенным гостиницами и антикварными магазинами.
— Я безумно люблю этот квартал, — сказала она. — Тут ты одновременно и дома, и где-то далеко. Словно душа отделяется от телесной оболочки… Смотрите! Вот и мой дом. Я живу на шестом этаже. Пойдемте.
Он знал, чего ей хотелось, и больше не сопротивлялся. Он последовал за ней по скрипучей лестнице. Боясь, что его могут увидеть, он шел на цыпочках.
— Высоковато, но мы уже пришли, — сказала она. — Входите. Располагайтесь, будьте как дома. Но прежде снимите плащ.
Квартира состояла из небольшой гостиной, спальни, ванной и кухни. Он медленно прохаживался, осматривался по сторонам и ничего не видел, настолько был взволнован.
Она подошла, положила руку ему на сердце.
— Ну и ну! Только не говорите, что в такое состояние вы пришли, поднимаясь по лестнице. Хотите что-нибудь выпить?.. Нет, выпьем потом… Так что ж, Поль, не стоит усложнять… Раздевайтесь в спальне, я же приму ванну.
Все так просто и все так сложно! Совсем растерявшись, он снял с себя одежду и по привычке тщательно сложил ее на стуле, рядом поставил ботинки. Он скользнул в постель, которая оказалась очень холодной. Ему еще никогда не было так холодно. Он вытащил из-под одеяла руку, чтобы потушить свет. Она не заставила себя долго ждать, и он сразу же провалился в небытие, но позже, однако, признавался сам себе, что испытал разочарование. Он ждал страсти, исступления, о которых читал в книгах.
— Вот видишь, — сказала она. — У тебя неплохо получается… Ну вот, не станешь же ты дуться теперь!
— Вы меня любите?
Она приподнялась на локте, чтобы лучше его разглядеть.
— Поль, что ты себе воображаешь? Ты мне интересен, если хочешь знать. Но не стоит все валить в одну кучу.
Она погладила его по волосам.
— Разве тебе недостаточно дружбы? Знаешь, я вовсе не шлюха. Но ты так одинок! Мне хочется научить тебя маленьким радостям, а не ловким трюкам, вызывающим исступленный восторг… на это я не способна. Эти штучки хороши для учеников Букужьяна, которые хотят превратиться в божество, ни больше ни меньше… И ты тоже, ты немного похож на них. Видишь, куда тебя это привело?