Брат Иуда
Шрифт:
— По вашему мнению, он мог покончить с собой?
— Нет. Духовно он оставался еще ребенком. А самоубийство…
Букужьян на секунду задумался.
— В данный момент мы подвергаемся воздействию, которое меня беспокоит, — сказал он. — На днях два американца, приехавшие сюда, разбились на машине… Мы недостаточно молимся, если говорить упрощенно.
— Авария произошла близ Реймса?
— Да. Приблизительно в десяти километрах.
Мазюрье запомнил эти сведения.
— А вы не нашли странным, что этот Ван ден
— В Ашраме каждый свободен в своих действиях. Я не устанавливаю ни за кем слежки. Если наш друг захотел отлучиться на несколько дней, то он имел на это полное право. И если он захотел покончить с собой, как вы говорите, следовательно, и на это имел полное право.
— И вы бы не стали ему мешать?
— А что такое смерть? — спросил Учитель.
— Он занимал здесь комнату?
— Да. На третьем этаже.
— Я могу ее осмотреть?
— Ну конечно. Я буду даже рад показать вам Ашрам, потому что люди думают бог весть что, как только заходит речь о нашем доме.
Его ровный, приятный голос напоминал голос священника, который уже ничему не удивляется.
— Здесь рядом наш секретариат. Позвольте… Я пойду впереди.
Он открыл дверь. Инспектор остановился на пороге. Комната выглядела уютно и чисто и походила на кабинет управляющего делами. Металлическая мебель. Металлическая картотека. Настольная лампа в форме голубого шара. Телефон. Учитель улыбнулся.
— Здесь все расставлено по своим местам. Не то что у меня. Наш друг Андуз привык к порядку. Этот юноша приезжает сюда по выходным. Он занимается материальными проблемами, улаживает все формальности.
— У Ван ден Брука есть семья?
— Да. Его сестра живет в Роттердаме. Занимается крупными импортно-экспортными операциями… Далее расположены жилые комнаты. Поскольку они оказались слишком большими, я разделил их надвое. Это позволяет приютить больше приверженцев… Ван ден Брук жил в комнате, расположенной в самом конце коридора. Пойдемте.
Шум стих.
— Сейчас наступил час медитации для самых одаренных, — объяснил Учитель. — Вот его комната. О! Здесь все очень скромно. Но наши друзья и желают познать здесь лишения.
«Армянин? — подумал инспектор. — Русский? Скорее, выходец из Ирана. Говорит со странным акцентом. Наверняка на него заведено досье в префектуре. Во всяком случае, человек он неординарный».
Он прошелся по комнате.
— Кровать не убрана, — заметил он. — Разве это не доказательство, что он собирался вернуться?.. И потом, обычно, прежде чем покончить с собой, человек оставляет письмо.
— У нас, — возразил Букужьян, — начинают с того, что избавляются от своих привычек.
Мазюрье открыл шкаф, пощупал висевшую одежду, осмотрел поношенную обувь, порылся в ящиках туалетного столика.
— Очень интересно. У солдата в казарме и то больше вещей. А тут нет даже ни одной книги!
— Они получают весьма полную устную информацию.
Инспектор встал перед Учителем.
— Вы могли бы мне объяснить, чему вы здесь обучаете?
— Как раз, — ответил Учитель, терпеливо улыбаясь, — это и не нуждается в объяснениях.
— Вы им читаете катехизис?
— Напротив. Верить не во что. Я только учу их жить с открытыми глазами. Того, что люди хотят познать, нет ни на небе, ни на земле, но в каждом из нас.
— Это Бог?
— Это единство.
— Допустим, — отрезал инспектор не без раздражения. — Я не способен к метафизике. Итак, по вашему мнению, это убийство?.. Несчастный случай?
Учитель поднял брови и медленно окинул бархатистым взглядом комнату.
— Это метаморфоза, — сказал он наконец. — Продолжим, если желаете.
«С таким типчиком, — подумал инспектор, — хлопот не оберешься!»
— Весь третий этаж, — продолжил Учитель, — занимают кельи. Впрочем, как и чердак. Пойдемте вниз.
Женщина, чье лицо скрывалось за голубой вуалью, почтительно поклонилась Букужьяну, скрестив руки.
— Это леди Бейкфильд, — прошептал Учитель. — Поэтесса! Ерундой занимается!
— Вы не любите поэзию? — спросил удивленно Мазюрье.
— Я не люблю наркотики!
Он проворно спустился, как молодой человек, на первый этаж и уже открывал дверь приемной.
— Знаю, знаю, — сказал Мазюрье. — Я уже заходил сюда. Предполагаю, что на стенах висят портреты ваших благодетелей?
— А! — заметил Учитель. — Угадали… Да, это наши благодетели. Ашрам в основном существует на пожертвования… А вот актовый зал… Здесь мы проводим важные собрания.
— А что означают рога?
— Они символизируют Митру.
— Кто такой Митра?
— Солнце. Жизнь. Первоначальная энергия. Вибрация, порождающая все прочие вибрации. Если вы коснетесь камертона около хрустальной рюмки, то она начнет вибрировать вслед за ним.
— В унисон, — заметил Мазюрье.
— Вы только что произнесли основополагающее слово. И я не теряю надежды увидеть вас однажды среди нас. Зал для упражнений.
Он приоткрыл дверь, и инспектор увидел, как покрытые вуалью фигуры исполняли замысловатый танец под дикую монотонную музыку, лившуюся из громкоговорителя.
— А здесь столовая… Но это неинтересно.
Букужьян топнул ногой по полу.
— Внизу подвалы, старинные подвалы, где хранили шампанское. Хотите посмотреть?
— О нет! Зачем?
— Однако они весьма примечательны. Не могу утверждать, что они тянутся на сотни километров, но это настоящая сеть широких подземных ходов. Во время последней войны там находился склад боеприпасов. Кое-какие церемонии мы проводим в подвалах, поскольку они олицетворяют низменный мир, мир хитростей и уловок, проявлений грубости, от которой каждый из нас должен избавиться. Но я вам наскучил.