Брат мой, ящер
Шрифт:
— Она, понимаете, просто исчезла…
— Как исчезла? Надеюсь, не простата, а аденома?
— Именно. Причем мгновенно. Вчера была, и изрядно досаждала, а вечером… исчезла.
Уролог легонько и необидно посмеялся — все-таки уважаемый человек, член-корреспондент, незаметно пожал плечами, уложил Виктора Феликсовича на кушетку, — надел резиновые перчатки, смазал палец кремом и ловко всунул его в задний проход пациента. Виктор Феликсович подвергался этой не слишком приятной процедуре не раз и спокойно ждал комментариев уролога.
Ролан Анатольевич снял перчатки, бросил их
— Вы так пристально меня разглядываете, — пробормотал Виктор Феликсович.
— Хочу убедиться, что это вы, хотя я в этом далеко не уверен. Может, вас просто подменили? Конечно, во многих случаях нам удается контролировать развитие аденомы простаты, даже уменьшить ее, но у вас, простите, анус юноши. Просто ничего не понимаю. Я же, выражаясь научно, вашу задницу знаю как свои пять пальцев… Просто чертовщина какая-то. Поднимите брюки, я сам вас свожу в кабинет функциональной диагностики. Если сам я уже слегка тронулся, коллеги меня поправят.
Через десять минут они уже выходили после осмотра с помощью ультразвука.
— Ну что ж, — сказал уролог, — поздравляю вас. Может, написать о вас? Что-нибудь вроде «Спонтанное исчезновение аденомы простаты»? Вот только ума не приложу, как это вам удалось…
— Если честно, я понимаю еще меньше, — улыбнулся Виктор Феликсович. У него не было почему-то ни малейшего желания рассказывать о своей институтской целительнице. Он вообще гнал от себя мысли о чудесном исцелении — уж очень они опасно раскачивали все то, к чему он привык, и что составляло фундамент его мировоззрения.
— И хорошо. Я уже давно понял, что чем меньше понимаешь, тем лучше спишь. Особенно в наше время.
Прождав с неделю и не получив никакого ответа от директора, Ольга Никаноровна Стрельцова еще раз убедилась, что все они, эти так называемые ученые, одна шайка-лейка и справедливости у них искать можно разве что после дождичка в четверг.
После долгих раздумий она написала два заявления: в Патриархат и в горздравотдел, в которых привела все случаи, когда знахарка под видом ученого только портила людям здоровье, а дирекция института во главе с директором Пышкало В. Ф. покрывает ее. Хотела еще добавить, что это настоящее вредительство, да этого слова теперь, поди, никто и не помнит.
Когда жалобы были написаны, она почувствовала, как изжога и тошнота начали постепенно успокаиваться. Так, наверное, и должно быть, подумала Ольга Никаноровна. Когда борешься за правое дело, даже организм помогает тебе.
Софья Аркадьевна, столкнувшись в коридоре со старшей лаборанткой Ольгой Никаноровной Стрельцовой, ласково улыбнулась ей.
— Олечка, — проворковала она, — как вы, моя милая, что-то давно вас не видела?
Стрельцова подозрительно покосилась на завлаба — с чего эта пьянчужка вдруг такой внимательной стала? Раньше в глаза ее не замечала, и вдруг такие улыбки. Или ее тоже мадам Кипнис достала своими штучками?
— Спасибо, — настороженно ответила она.
— Я смотрю, вы прямо расцвели.
Издевается она, что ли? Похудела сама кило на десять, а может, просто высохла
— Я по крайней мере знахарям всяким не доверяюсь, как некоторые. Я человек верующий, православный, а церковь наша всяких шарлатанов решительно осуждает.
— Какой вы принципиальный человек, восхищаться только можно. А что, разве вас Ирина Сергеевна лечить не пробовала?
— Мадам Кипнис? Она-то, может быть, и рада была бы испробовать на мне свои заклинания или что она там еще делает, но со мной такие штучки не проходят. Не так я воспитана и не такие у меня убеждения, чтобы, как некоторые, верить всяким суевериям.
— Значит, она к вам приставала со своими штучками?
— А я вам о чем говорю?
— Надеюсь, Олечка, вы свой гражданский долг уже выполнили?
— Какой долг?
— Ну, как «какой»? Сообщить, как честный сознательный гражданин во все инстанции, что здоровье граждан подвергают опасности. Что люди без медицинских дипломов берутся лечить все болезни.
Разыгрывает она ее, что ли, снова насторожилась Ольга Никаноровна. Говорят, ее саму, пьянчужку жирную, мадам Кипнис своими заклинаниями пользовала. Если это так, наверное, и она недовольна. Хотя по виду ее не скажешь — вон как двигаться стала, прямо шустрик, раньше только сиднем сидела у себя в лаборатории. Черт-те знает, чего она прицепилась.
— За меня не беспокойтесь, — осторожно сказала Ольга Никаноровна, — я свой долг честного гражданина и честной христианки знаю. И в отличие от некоторых, которые только говорят об ответственности, выполняю.
— Очень за вас рада. Просто горжусь вами. Значит, вы уже написали, как вы выражаетесь, «куда надо», что Ирина Сергеевна приставала к вам со своим целительством, а вы из принципиальных соображений напрочь отказались от ее услуг?
— Вы мне что, Софья Аркадьевна, допрос учиняете?
— Да нет, милочка, я просто хотела убедиться, насколько «честная христианка» может беззастенчиво лгать? Не вы отказались, а просто на вас исцеление не подействовало, потому что условием излечения, как Ирина Сергеевна вас и всех других предупреждала с самого начала, является строгое соблюдение десяти библейских заповедей. А вы и сейчас их нарушаете…
— Чем это, интересно, я их нарушаю, и вам-то какое до всего этого дело?
— Нарушаете вы и тем, что лжете, и мне, и другим, а главное себе. И тем, что вместо того, чтобы возлюбить ближнего, как учил Иисус Христос, вы так и пышете злобой.
— Ну, знаете, меньше всего я собираюсь выслушивать морали от старой пьяницы, которая каждый день хлещет коньяк на своем рабочем месте.
— Да нет, лапочка вы моя нежная, я вам просто хотела сказать, что время ваше прошло. Это вы раньше на всех доносы строчили в партком. Живи вы чуть раньше, всех бы нас еще и врагами народа объявили. А так шипите себе на здоровье, если ваш христианский долг это змеиное шипение поощряет. А если совсем между нами, — Софья Аркадьевна почти вплотную приблизила свое лицо к лицу старшей лаборантки и тихонько добавила: — Все равно, гадина злобная, я тебя на чистую воду выведу и не успокоюсь, пока из института не выгоню, поняла, сука?