Брат номер один: Политическая биография Пол Пота
Шрифт:
К несчастью, риса-сырца в 1976–1977 годах было произведено гораздо меньше, чем ожидалось, особенно на северо-западе, где почти все запасы риса, предназначенные для внутреннего потребления, были записаны партийными работниками как излишки и исчезли в неизвестном направлении. Какая-то часть этого риса ушла на экспорт в Китай. К концу 1976 года большинство «новых людей» на северо-западе страдали от голода. В 1977 году ситуация ухудшилась, когда тысячи людей умерли от истощения, а другие перестали хорошо работать из-за болезней и нехватки еды. Известия об этой ситуации доходили до «вышестоящей организации» с опозданием, и поскольку несогласие с мнением организации приравнивалось к государственной измене, в докладах с мест никогда не критиковался план или его создатели. Вместо этого наверх всегда шли хорошие новости, вызывавшие у верхушки партии безосновательный оптимизм, тогда как на самом деле показатели производства риса падали. [214]
214
Twining. Economy, p. 144; по подсчетам Твининга, урожай риса в 1976 году составлял примерно половину среднего урожая, собиравшегося в Камбодже до 1970 года. Даже без различных излишков, в отсутствии импортных поставок этот дефицит должен был привести к масштабному голоду. См. также Martin. Le mal cambodgien, p. 170 и далее и Е. Becker. When the War Was Over, p. 246–247, где рассказывается о поездке Кхьё Самфана на северо-запад в 1976 году. Увиденное ужаснуло Тирит. Вернувшись, она сказала Пол Поту: «В наши ряды проникли агенты» и «они разрушали революцию». Это объяснение убедило ее зятя, и в начале 1977 года он провел чистку на северо-западе.
Более половины таблиц в Четырехлетием плане было связано с рисовой кампанией. Другие сельскохозяйственные культуры — джут, кукуруза, кокосовые орехи, табак и хлопок — тоже были упомянуты, однако им уделялось меньше внимания. Как-никак ожидаемый от этих культур доход (29 миллионов долларов) едва дотягивал до 2 % того, который планировалось получить. В общем и целом, части плана, не относившиеся к рису, по-видимому, писались в спешке и были плохо продуманы. Судя по всему, текст плана был составлен так, чтобы отразить приоритетные цели партийных лидеров, сделавших ставку на рис.
Об инфрастуктуре сельского хозяйства говорилось вскользь. Производство «натуральных удобрений» (отходов жизнедеятельности людей и животных) должно было увеличиться от 5,6 миллионов тонн в 1977 году до 8,9 миллионов тонн в 1980, хотя за счет чего это будет происходить, непонятно. Как ожидалось, новые заводы будут давать несколько тысяч ирригационных насосов. Откуда возьмутся материалы для этих насосов, фонды и рабочая сила, не уточнялось. В другой таблице отмечалось, что в 1979 году Камбоджа «приобретет завод по производству ДДТ», но как и на какие деньги это будет осуществлено — об этом тоже умалчивалось. Точно так же, там, где шла речь о необходимости увеличения поголовья тяглового скота и прочего домашнего скота, а также расширения рыбных промыслов, обращалось мало внимания на финансирование, потребности в рабочей силе, ветеринарию или снижение риска. Навязчивой идеей Пол Пота стал рис. «Если у нас есть рис, у насесть все», — было передано по радиостанции «Пномпень» еще в мае 1975 года. При чтении плана создавалось ощущение, что он просто пропитан революционным пылом. Если сравнивать это «рвение» с гибельными результатами плана, то его можно было бы считать синонимом дилетантства, невежества и принятия желаемого за действительное. [215]
215
Pol Pot Plans the Future, p. 90 и далее; FBIS.Daily Reports, July 25, 1975. Франсуа Грюневальд (в личной беседе) заметил, насколько чуждыми казались эти меры многим камбоджийским фермерам — ироничное обвинение в адрес революционеров, делавших упор на автономность и «камбоджийский дух» их целей.
Кроме того, в плане говорилось о промышленном и технологическом развитии. На первом месте стояла легкая промышленность, которая должна была финансироваться за счет экспорта сельскохозяйственной продукции. В плане мало что было сказано о том, какие товары должны занять приоритетное место или откуда появятся сырье и рабочая сила. Вместо этого указывалось на то, что будут созданы отрасли, «производящие товары, предназначенные для повседневного использования, например… одежду, москитные сетки, одеяла, циновки, обувь, шляпы, столы, буфеты, стулья, тарелки, горшки, сковороды, ложки, баки для воды, кувшины… чашки, зубные щетки, зубную пасту, расчески, ножницы, мыло, полотенца, медицинское оборудование, муслин, хлопок-сырец, алкоголь, ножи, топоры, серпы, плуги, одежду, кожу и т. д.» (курсив добавлен автором). Этим сваленным в одну кучу «производствам» было предназначено давать «60–100 %» продукции к 1980 году. О приоритетах и распределении ресурсов ничего сказано не было.
«Строительству тяжелой промышленности» в Четырехлетием плане было отведено побольше места, хотя и предполагалось, что индустриализация начнется лишь после завершения Четырехлетнего плана. Рассуждая на эту тему, лидеры партии рисовали в воображении светлые картины будущего, в котором бурно развивающийся промышленный сектор обслуживался возросшим пролетариатом. Как ни крути, рядом с рисовыми полями на гербе Камбоджи появились и заводы с дымящими трубами, к тому же треть кандидатов в Национальное Собрание числилась «рабочими». Роста промышленности нужно было достичь без оглядки на ресурсы, финансы и возможности. И вновь отсутствие у партийных лидеров знаний, касающихся промышленности, и их отказ от услуг экспертов означало, что их плановые предложения обречены на провал, за исключением тех, которые можно было выполнить при техническом содействии других стран. По большому счету, именно так и произошло: помощь Китая и Северной Кореи способствовала обновлению дореволюционного производства и созданию нового. Кроме того, в плане говорилось о непроверенных нефтяных месторождениях, угольной промышленности («если у нас есть хотя бы какой-нибудь уголь, мы найдем его») и строительстве «чугуноплавильного завода заграничного стандарта», несмотря на то, что в стране не было разработанных месторождений железной руды. Камбоджа никогда не располагала собственными ресурсами для индустриализации. [216]
216
См. также Twining. Economy, p. 132–137, Martin. Le mal cambodien, p. 185 и далее. Martin. L'industrie dans le Kampuchea D6mocratique//Etudes rurales 89–91 (January — September 1983). Примерно 80 % фабрик, дейстовавших в период ДК, были построены до 1975 года. Среди производившихся товаров были сигареты под названием «Освобождение» (распространявшиеся среди кадровых сотрудников), хлопчатобумажная одежда, джутовые сумки и кирпичи.
Завершающие разделы плана, по-видимому, писались совсем второпях. Например, в разделе «Торговля» «импорт» состоит из «болтов и гаек, запасных деталей, промышленного оборудования и сельскохозяйственных машин, товаров, необходимых для жизни людей, и материалов для национальной обороны». В разделе «Туризм» значится лаконичное замечание: «Должны организовать: гостиницы, водоснабжение, электричество… места отдыха». В разделах по здравоохранению и социальному обеспечению подчеркивалась важность традиционных знахарей (круу кхмер), использовавших местные лекарства. Предпочтение, отданное традиционной медицине, отражало триумфаторские настроения режима, перекликалось с политикой задействования «фельдшеров» в Китае и рассматривалось как способ экономии денег. Последствия плохо продуманной медицинской программы оказались плачевными. В воспоминаниях уцелевших людей то и дело встречаются наводящие ужас рассказы о самоуверенных, неподготовленных практикующих врачах в сельской местности, многим из которых было меньше пятнадцати лет, и о том, как режим настаивал на дореволюционных (а в действительности — доколониальных) методах лечения, не уделяя должного внимания гигиене и диагностике. Во многих районах заболевшие люди получали меньше еды, чем те, кто мог работать. Реальные дела подменялись громкими словами. В разделе «Общая гигиена», к примеру, план предлагал «развить массовое движение за общую гигиену в каждой сфере», однако подробности при этом опускались.
В плане подчеркивалась важность ускорения темпов коллективизации. Это напрямую связывалось с общественным благосостоянием. «В 1977 году будет два десерта в неделю. В 1978 — один десерт каждые два дня. А в 1979 сладкое будет каждый день и т. д.» Это жуткое обещание было единственным материальным стимулом, фигурировавшим в плане.
Один из аспектов коллективизации, о котором в плане умалчивалось, состоял в развитии сети общепита. Людей заставляли принимать пищу в больших столовых, а не дома, с семьей. В результате проведения этой политики, начатой с 1977 года, семьи лишались еды и возможности ее готовить, а также общаться за столом. По словам партийного представителя, «капиталистическая структура», при которой родственники ели вместе, по-прежнему существовала в Китае и Северной Корее и замедляла дальнейшие революционные успехи этих стран. «Пока существует капиталистическая система, — заявил этот человек, — она будет… оставаться препятствием на пути социалистической революции».
Связь между семьей, институтом частной собственности и контрреволюционными идеями была установлена в XIX веке бессменным коллегой Маркса Фридрихом Энгельсом. Впрочем, кхмеры XX столетия так и не поняли, каким образом совместная семейная трапеза подвергает опасности революционный процесс и как люди, чей ежегодный доход в дореволюционные времена не превышал ста долларов, могут быть причислены к «капиталистам» или «буржуазии». Это великодушно — утверждать, что общие обеды, как и вся эта политика, вводились для пользы простых кхмеров. Однако более вероятно, что она была нацелена на укрепление контроля над народом.
Самый короткий раздел в плане — всего три страницы — отводился «культуре, грамотности, искусству, технологии, науке, массовому образованию, пропаганде и информации». Коммунисты отвернулись от «двухтысячелетней истории», отвергли многогранную камбоджийскую культуру, все это время доставлявшую удовольствие и привилегированным слоям общества, и простым людям. Высокая культура, доступная и крестьянам, включала сложные танцы, инструментальную и вокальную музыку, высокоразвитые навыки декоративного искусства (отразившиеся в плетеных тканях, бронзовых изделиях, резьбе по дереву и росписях буддийских храмов), а также давнюю традицию устной и письменной поэзии, не говоря уже о «феодальном» величии Ангкора. Сюда входили и утонченные буддийские поучения, толкования священных текстов и обширная коллекция ориентированных на морально-этические вопросы стихов, известных как чбаб.
Руководители Демократической Кампучии, находясь в эйфории от поражения американцев и лозунгов в духе «Три тонны с гектара», считали, что этим периферийным сторонам бытия не следует уделять внимание до тех пор, пока не будут решены проблемы экономики. Это довольно великодушное толкование. Более вероятно, что они презрительно или с опаской относились к индивидуальным удовольствиям, которые культура, в широком смысле этого слова, всегда предлагала простым кхмерам.
Бесспорно, малоимущие камбоджийские крестьяне в течение нескольких сотен лет обходились без науки, технологии, грамотности, массового образования, пропаганды и информации. Они находили удовольствие в своей повседневной жизни, используя такие элементы, как семейные отношения, религию и ритуалы, дружбу, путешествия «дикарями» (дао лень), совместные трапезы и болтовню. Вероятно, они не употребили бы слово вапп’тоа («культура») для описания того, что делали, однако наслаждались культурой «сверху», посещая буддийские церемонии, публичные чтения стихов и принимая в своей деревне членов королевской семьи.