Брат Томас
Шрифт:
На его фиолетовые глаза набегали тяжелые веки, не мигая, он смотрел прямо перед собой.
Предположив, что он медитирует, а потому мешать ему нельзя, я не произнес ни слова.
Молчание среди монахов аббатства Святого Варфоломея приветствуется всегда, за исключением разрешенных уставом периодов общения.
Дневное молчание называется Меньшим, оно начинается после завтрака и продолжается до вечернего послеобеденного рекреационного периода. Во время Меньшего молчания братья говорят друг с другом, только если этого требует работа в монастыре.
Молчание
Я не хотел побуждать брата Джона к необходимости отвечать мне. Он знал, что я не приду к нему в такой час без веской на то причины. Но решение, нарушить молчание или нет, оставалось за ним.
Ожидая, я оглядывал комнату.
Поскольку лампы здесь всегда горели тускло и только по центру, мне не удавалось разглядеть стену этого кругового помещения. Вроде бы она поблескивала в темноте, и я подозревал, что сделана она из стекла, за которым царит чернота.
Мы находились под землей, но ощущения, что эта комната вырублена в скале, не было. Потолок отстоял от пола на добрых девять футов.
Почему-то мне, когда я попадал сюда, казалось, что вокруг комнаты — аквариум. Но ни одна рыба не проплывала мимо. Ни одно подводное чудовище не таращилось на меня сквозь стекло.
Ассоциации с аквариумом, возможно, возникали у меня потому, что брата Джона я воспринимал как капитана Немо в рубке «Наутилуса». Сравнение, конечно, подобрал неудачное. Немо был могущественным человеком и гением, но крыша у него точно съехала.
А брат Джон психическим здоровьем не отличался от меня. Понимайте мое утверждение как хотите.
Где-то через минуту он добрался до конца некой цепочки рассуждений, которую ему не хотелось прерывать. Взгляд его фиолетовых глаз покинул далекое далеко и сфокусировался на мне.
— Возьми пирожное, — предложил он густым басом.
Глава 6
В круглой комнате у каждого кресла стоял маленький столик. На моем я увидел тарелку с тремя шоколадными пирожными.
Брат Джон выпекал их сам. И какие же они были вкусные!
Я взял пирожное. Еще теплое.
В круглую комнату я вошел менее чем через две минуты после того, как открыл замок бронзовой двери мастер-ключом.
Я сомневался, что брат Джон принес пирожные сам. Он наверняка сидел, погруженный в мысли.
В комнате мы были одни. И я не услышал удаляющихся шагов, когда вошел сюда.
— Потрясающе, — похвалил я, проглотив первый кусочек шоколадного пирожного.
— В детстве я хотел стать пекарем, — признался брат Джон.
— Мир нуждается в хороших пекарях, сэр.
— Я не мог перестать думать на достаточно долгое время, чтобы успеть стать пекарем.
— Перестать думать о чем, сэр?
— О Вселенной. Материи реальности. Структуре.
— Понимаю, — кивнул я, хотя ничего не понял.
— Я понимал субатомную структуру уже в шесть лет.
— Я в шесть лет сложил крепость из конструктора «Лего». С башнями, стенами, воротами.
Он просиял.
— Ребенком я использовал сорок семь конструкторов «Лего», чтобы построить довольно-таки грубую модель квантовой пены.
— Извините, сэр. Я понятия не имею, что такое квантовая пена.
— Чтобы понять, ты должен представить себе очень маленький кусочек пространства, одну десятимиллиардную от миллионной доли метра, которая существует очень короткое время, одну миллионную от десятимиллиардной доли секунды.
— Мне придется купить более точные часы.
— Этот кусочек пространства находится на уровне, который в десять в двадцатой степени раз ниже уровня протона, и там нет ни левого, ни правого, ни низа, ни верха, ни вчера, ни сегодня.
— Сорок семь конструкторов «Лего» стоили недешево.
— У моих родителей денег хватало.
— А у моих нет, — ответил я. — В шестнадцать лет мне пришлось уйти из дома и самому зарабатывать на жизнь.
— Ты печешь потрясающие оладьи, Одд Томас. В отличие от квантовой пены, все знают, что такое оладьи.
Создав благотворительный фонд с капиталом в четыре миллиарда долларов, который принадлежал и управлялся церковью, Джон Хайнман исчез. Репортеры многие годы охотились за ним, но безуспешно. Им говорили, что он решил уйти из мира, чтобы стать монахом, и это соответствовало действительности.
Одни монахи становятся священниками, другие — нет. И пусть все они братья, некоторые — отцы. Священники могут служить мессу и проводить священные ритуалы, тогда как не посвященные в духовный сан братья — нет, хотя в остальном все они равны. Брат Джон — только монах, не священник.
Будьте терпеливы. Понять структуру монастырской жизни сложнее, чем научиться печь оладьи, но это сущие пустяки в сравнении с квантовой пеной.
Эти монахи дают обеты бедности, целомудрия, повиновения, согласия на пребывание всю жизнь в определенном монастыре. Некоторые жертвуют церкви свое скромное имущество, другие бросают успешную карьеру. Я думаю, не будет ошибкой сказать, что только брат Джон отвернулся от четырех миллиардов долларов.
Как и пожелал Джон Хайнман, церковь использовала часть этих денег для реконструкции старого аббатства и превращения его в школу и дом для детей с физическими и умственными недостатками, а также брошенных родителями. В противном случае эти дети попали бы в сиротские приюты или умерли от рук «ангелов смерти», [4] работающих в системе здравоохранения.
В эту декабрьскую ночь меня согревало пребывание в компании брата Джона, способность сострадать которого была под стать его гениальности. Честно говоря, и шоколадное пирожное значительно улучшило мне настроение.
4
Ангелы смерти» — врачи и медицинские сестры, практикующие эвтаназию, присвоившие себе право отправлять в мир иной тяжело больных детей и стариков.