Братишка
Шрифт:
Он подошел и потрепал меня за чуб огромной пятерней. Темнорусый, широколицый, с пронзительными и большими голубыми глазами. В мае 1987 года отец уже немного отошел от Афгана, он уже больше года работал в Городской Пожарной части заместителем начальника.
– Вас понял, товарищ капитан,– улыбнулся я. – В следующий раз обязательно исправлюсь.
– Слушай, Серега, скоро каникулы начнутся, и мы с мамкой решили в квартире ремонт сделать. Витька в июне поедет в «Орленок» работать. Давай-ка я тебя к дяде Боре в Новороссийск отвезу! Можешь и Юрку с собой взять… Там Черное море, горы, пляж… Малая Земля…
– Пап, я бы хотел тоже в « Орленок». Никогда не был в пионерлагере.
Отец печально посмотрел на меня и вздохнул:
– Ну ты даешь, Сергей… мы же разговаривали с тобой месяц назад – ты категорически отказался от пионерлагеря. А теперь все места уже наверняка заняты…
– Саша, может и вправду попробуешь узнать через Профсоюз? – задумалась мама.– Если Сережка хочет в пионерлагерь – пускай едет. Тут недалеко и Витя присмотрит…
Это кто еще за кем присмотрит…
– Принципиально не стану ничего узнавать,– покачал головой отец.– На июнь и июль сейчас точно все места заняты. Если только в августе…
– Но обстоятельства ведь разные могут сложиться,– заупрямился я.– Кто-то приболел, кто-то изменил решение… Зачем сразу все концы обрубать? Можно же разузнать про место в пионерлагере, если есть такая возможность?
Отец удивленно посмотрел на меня:
– Хорошо. Завтра узнаю. Но все же ты зря не хочешь в Новороссийск…
– Успею еще, пап. Хочется с ребятами пообщаться… ну знаешь, романтика. Пионерские костры, конкурсы, речевки… Это же такая память на всю жизнь…
– Молодец,– кивнул отец,– с таким энтузиазмом и запалом наверное станешь комсоргом, а там и до секретаря райкома дорастешь…
– А после от прораба до министра дорастешь…– улыбнулся я, вспомнив веселую песенку Высоцкого.
– О… – улыбнулся папа.– Наш мальчик начал слушать Владимира Семеновича…
Я серьезно посмотрел на отца:
– Кстати. Не будет через несколько лет никаких секретарей райкомов. И компартии тоже не будет…
Отец нахмурился:
– Что ты несешь, Сережа? С чего ты это взял?
Ну и кто только меня за язык тянул?
– А это… Вадим Сафонов ночью на радиостанции «Голос Америки» услышал…
– Пусть он эту гадость зарубежную поменьше слушает… Уроды… пудрят людям мозги…
Отец вздохнул и присел на деревянный табурет. Мама сразу поставила на стол тарелку с дымящимся супом и тихо сказала:
– Сережа, не забывай про уроки..
Я вздохнул и направился в свою комнату.
В 1983 году, когда мы только въехали в «трешку» в новом микрорайоне «Черемушки», отец сразу разделил самую большую комнату напополам. Одну половинку – Витьке, а вторую мне. В моей комнатушке сразу бросались в глаза разноцветные обои с космическими кораблями и спутниками. Помню, я сам выбрал их в магазине. Возле окна стояла небольшая кровать, под ней притаились двухкилограммовые литые гантели. В углу красовался венгерский секретер из ореха, с откидным столиком. Очень даже популярная модель в восьмидесятые, для экономии места в небольших советских квартирах. На маленькой прикроватной тумбочке стояли мои главные драгоценности: кассетный магнитофон «Электроника» и приемник «Океан», с которого я записывал понравившиеся композиции на магнитофон. Над кроватью висели две коричневые деревянные полочки. В одной лежали аудиокассеты, а во второй любимые книги детства: «Том Сойер» Марка Твена, «Водители Фрегатов» Николая Чуковского, и почти все книжки Жюля Верна.
Я бережно открыл «Пятнадцатилетнего капитана» и проверил на предпоследней странице свою первую заначку, целых двенадцать рублей.
В прихожей приоткрылась дверь и я сразу услышал голос Вити:
– Мам, не поехали мы сегодня к Максимовым. Тетя Галя приболела, с температурой лежит…
Я вышел из комнаты и застыл, увидев брата.
Лицом он напоминал маму, такой же круглолицый, со слегка вздернутым носиком. К тому же брат с пятнадцати лет носил очки, и они придавали ему несколько серьезный академичный вид. Но фигуру Витя точно унаследовал отцовскую, такой же крепкий и сбитый, как сжатая пружина. Да и ростом его природа совсем не обделила.
– Привет, братишка! – подмигнул Витька.
Я подошел и протянув руку обнял брата за плечи.
Витя, родной мой братишка…
– Серега… ты будто меня целый год не видел…– рассмеялся Витя.– Кстати, ты записал мне «Братец Луи» на кассету?
– Ты же попсу не очень любишь…
– Я люблю когда музыка хорошая. Пойдем-ка, Серега, разговор есть…
– Витя, ты обедать будешь? – выглянула мама из кухни.
– Не… я у Лены покушал…
Мы зашли в комнату брата. Мне даже не верилось. Вот он. Витька мой, Витюшка… Братишка… Хотелось его всего пощупать, обнять, провести ладонями по непослушным вихрам…
– Серега, твои уроки по математике и русскому я сделал. Тебе осталось только переписать.
– Спасибо…– растерялся я.
Брат внимательно посмотрел на меня:
– Сереж, мне деньги очень нужны. Я знаю, у тебя есть сбережения. Обязательно верну через неделю.
– Да у меня всего двенадцать рублей.
– Черт… я думал больше. Хорошо, давай двенадцать.
Я сходил в свою комнату и принес Вите деньги.
– Спасибо, братишка. Обязательно верну… пока можешь уроки переписать.
Он протянул мне тетрадки, я взял их в руки и присел на краешке кровати.
– Витя. Расскажи мне пожалуйста, во что ты ввязался.
Брат удивленно приподнял брови:
– Серега, с чего ты взял, что я во что-то ввязался? Просто Лене хочу подарок сделать. У нее послезавтра День рождения. А к родителям не хочу обращаться с денежным вопросом… они и так в долги залезли на этот чертов ремонт…
– Понятно. А то я уже подумал, может с жуликами спутался, или карточный долг…
– Серега, ты сегодня такой серьезный, будто повзрослел за эти выходные…
– Витя, послушай. Мы же братья. Если у тебя действительно возникли проблемы – просто доверься мне. Я смогу помочь.
– Странный ты какой-то… Давай позже поговорим. Сейчас мне конспекты нужно полистать, завтра утром экзамены…
В комнату заглянул отец:
– Серега, не мешай брату. Поехали лучше в гастроном смотаемся…
Перед выходом из дома, я еще раз осторожно заглянул через приоткрытую дверь в комнату брата: Витя что-то быстро писал в тетради с коричневым переплетом.
– Пойдем-пойдем…– подтолкнул меня папа,– чудной ты сегодня, Сережка…