Братство Креста
Шрифт:
Когда Кузьму и помощников усадили в повозку, бедные вятичи выглядели так, словно им вынесли смертельный приговор. Соборники, напротив, разошлись на всю катушку, лазили по закоулкам дока, размахивали кадилами, читали молитвы.
Изгоняли бесов, одним словом.
Коваль сидел на верхотуре и потягивал из фляжки коньяк, пока «главный бес» вытаскивал у него из затылка занозы и куски окалины.
— Думаешь, клюнут? — тихо спросил Прохор, когда ускакал отряд, увозящий отца со спасенной дочерью.
— Думаю, недели
— Изловят, не боись! — хихикнул Качальщик. — Анна на этот случай особый сбор сварила. Подпоим завтра же шептунов, из тех, что и так на траве сидят крепко, да и забросим, куда надо. В Великие Луки, да Тихвин, да Смоленск. Кто у тебя еще шибко сопротивляется? Далеко-то смысла нет, не пойдут под крыло проситься.
— Ладно, мы не гордые, далеко мы и сами сходим.
Отдыхавший рядом Христофор вдруг сложился пополам, посинел, и зашелся в диком кашле.
— Ты чего?! — бросился к нему Коваль.
— Белый… Это он, — прохрипел сын луны и забился в руках губернатора. — Проклял он меня, за измену. Теперь, когда ему больно, и мне больно будет. Бьют его там, видать, наверху…
— Ах, он гад такой! — изумился Коваль. — Но это же простое внушение, как мне тебя переубедить? Ладно, пойду скажу, чтобы его не трогали!
— Эт-то ни…ничего, — собравшись с силами, ответил Христофор. — Я другое боюсь. Ты пытать его будешь, дознаваться. Помру я, не выдержу проклятия, от боли-то…
— А вот тут ты ошибаешься, — заявил Артур. — Никто его пытать не будет. Сам всё расскажет, при большом скоплении заинтересованных слушателей. У Аннушки, специально для таких неразговорчивых, наливочка имеется. Выпьет — и сразу подобреет. Мы его по всей России провезем, с лекцией… Даже то расскажет, чего не знает.
25. НА ПОРОГЕ МЕСТИ
— …И здесь, и тут… Господи, да на тебе живого места нет, — причитала Надя, стягивая с мужа свитер.
Коваль жмурился, как довольный кот. Он особенно любил ее в такие моменты. Возможно, именно потому, что они были редки. Ни мастерство армии целителей, ни умение массажисток с Чудского озера, что умели мастерски зализывать шрамы, лучше любой собаки, ни колдовство Хранительниц — ничто не могло сравниться с заботой родной жены. Разве их усилия сравнятся с той панической дрожью в пальцах, которая выдает Надю всякий раз, когда она ощупывает следы потасовок на его теле?
— Артур, когда же это кончится? — Она сурово сдвинула брови, но не могла сдержать слез. — Ты же мне обещал, что не полезешь никуда один!
— А ты мне обещала, что останешься со мной в Питере!
— Но я же осталась… — упираясь в край ванны, Надя тянула с его ноги сапог. — Пока Белочка в школе не привыкнет, я никуда не уеду.
— Но потом ведь всё равно уедешь?
— А ты хотел меня оставить насильно? У нас там еще двое малышей, не забывай.
— Разве я тебя заставлял что-то делать силой? — вздохнул Артур. — Хотя, может быть, и следовало…
— Опять ты за старое? — Надя охнула, увидев еще один шрам, на левом боку. — Ты хочешь, чтобы я тебе здесь надоела?
— Вот, видишь, меня так и норовят поколотить, а еще ты собираешься меня бросить! — захныкал Коваль. Он и сейчас еще не мог до конца свободно шевелить плечом.
— Артур, это никуда не годится! Ты ведешь себя как дикарь. Почему, с такой охраной, надо самому лезть в драку? Ты хочешь, чтобы тебя покалечили?
— Почему, имея такого мужа, ты не хочешь жить в городе? В самом лучшем городе?
— Потому что, мой дом… наш дом — там. Там, где я рожала детей. Там, где им хорошо. Им ведь плохо здесь, и ты это знаешь.
Надя сгребла одежду мужа в ком и пихнула в бадью для стирки. Оставалось расшнуровать штаны.
Коваль уселся на край джакузи, чувствуя холод мрамора, и, одновременно, жар, идущий от воды. Комната тонула в ароматах хвои и лечебных бальзамов. От обилия солей и смягчающих травяных присыпок полная до краев ванна казалась озером расплавленной смолы.
— Обещай мне, что ты никуда больше не полезешь без войска! — Надя вернулась с двумя тяжелыми кувшинами.
— Я и так никуда не лезу…
Закрыв глаза, он опустился в пышную, маслянистую пену.
— Ты губернатор, а не солдат! Погляди, что творится, сплошной синяк!
Она уже забыла, что надлежит сердиться, и снова превратилась в заботливую мать. Артур моментально вспомнил их первые годы, в неказистой избушке, куда поселил его Исмаил. Самые трудные и, по-своему, самые счастливые годы. Пока всей деревней им не отстроили новый дом, приходилось ютиться в жуткой тесноте, ниже уровня земли. Единственное окошко выходило прямо в бурелом, изба стояла на самом отшибе. Зимой снег засыпал входную дверь, и Артур проделывал настоящие тоннели, барахтаясь в сугробах, как гусеница. Вокруг радостно прыгали собаки, трещали от мороза ели, а в натопленной комнатушке ждала его из очередного похода беременная Надя Ван Гог.
Тогда она носила первенца, Николашку, и постоянно выбегала во двор, мучаясь позывами рвоты. Она ни разу не пожаловалась на отсутствие удобств, холод или непривычную, грубую пищу. А ведь такие, как она, потенциальные мамочки, привыкли жить в тепле и неге… Она ни разу не упрекнула мужа за недельные и месячные отсутствия, когда Качальщики брали его с собой растворять вредные заводы и древние военные объекты. Она только охала смешно и бросалась готовить баню, и бледнела, ощупывая его ссадины и порезы, когда Артур еле доползал после боевых тренировок…