Братство обреченных
Шрифт:
— Ужин готов, — постучался в дверь номера осужденный.
— Иду, — ответил Ветров.
Столовая находилась тут же, в конце коридора. Два пустых дверных проема смотрели друг на друга. («Как глазницы», — подумал Андрей.) С одной стороны была кухня. На плитах стояли кастрюли. Шипели и дымились закрытые сковородки. Человек в робе мыл руки.
— Чем кормить будете? — Андрей улыбнулся. Он подумал, что с осужденными надо вести себя уверенно, не тушеваться: как с солдатами.
— Проходите, сами все увидите. — Заключенный улыбнулся в ответ. Двух боковых резцов не хватало.
Другой проем вел в собственно столовую.
«Попробую, чем кормят нынче осужденных». Андрей мысленно улыбнулся: он понимал, что угощение будет не из общего котла. Но вспомнил, как много лет назад пришел служить лейтенантом на пограничную заставу. Поскольку был (и до сих пор оставался) хроническим холостяком, то питаться стал в столовой заставы. В принципе вместе с солдатами, но за отдельным офицерским столиком.
Молодой замполит Ветров (вчерашний выпускник военного училища) был искренне уверен, что питался из одного котла с солдатами.
«Я начинаю, как Суворов, — гордо думал он, — кстати, кормят бойцов прекрасно». Утром обычно бывали жареная картошка с какими-нибудь котлетками, омлет или нежное картофельное пюре с икрой из кабачков. Блюда призывно дымились на тарелках. Один только их вид, один только запах заставляли желудок призывно урчать.
Но вскоре Андрей стал замечать, что солдаты не очень-то любят ходить на завтрак. У кого была возможность увильнуть от общего построения, те проходили мимо столовой.
— Почему вы на завтрак не идете? — спросил он однажды у бойцов, что собирались в пограничный наряд…
В тот день повару особенно удалась жареная картошка: желтые, как солнце, ломтики просто таяли во рту. Поэтому лейтенант удивился, отчего солдаты, которым предстояло топать шестнадцать километров в дозоре, отказывались поесть: «Может, не хотят желудок забивать? Какая глупость!»
— Да эту гадость есть невозможно, — ответил высокий сержант, снаряжая автоматный рожок, — я слипшуюся сечку еще с учебки ненавижу.
Ветров застыл с открытым ртом…
«Суворов, блин, мать твою».
Конечно же ему готовили отдельно. Сейчас Андрей вспоминал те времена с ностальгией.
«Хорошо было на заставе, — подумал он, присаживаясь за стол. — Что ж, я, идиот такой, стремился оттуда уехать?»
Человек в робе вошел в столовую с подносом в руке. Он поставил перед Андреем на стол грибочки, посыпанные белоснежным лучком, салат «Оливье», хрустящие малосольные огурчики. Потом появился суп, затем картошка с мясом. Андрей уже насытился, но не мог не есть.
Такую пищу можно встретить только в маленьких столовых, где готовят для себя. Первая ложка убивает голод, остальные несут удовольствие. «Это не еда, это праздник!» — думал Ветров, постепенно хмелея от подступающей сытости. По телу разливалось солнечное тепло и легкое волнение, какое бывает у влюбленных или чуточку пьяных.
«Волшебно, просто волшебно». Андрей прислонился спиной к стене. Его охватила эйфория.
«Жизнь налаживается… — мелькнула мысль, — нет, жизнь удалась!» Особенное удовольствие от испытанного удовольствия («Какая идиотская тавтология!» Ветров снисходительно улыбнулся сам себе) заключалось в том, что поблизости притихла в ночи зона. Где-то рядом людям было совсем плохо. Часовым — тоскливо, заключенным — безнадежно. А тут — в гостинице — настоящий луч света в темном царстве. Ему даже начало казаться, что он не зря сюда приехал.
Но окончательно добили Ветрова пирожки. Крупные, золотистые с белесыми боками. Они просто таяли во рту.
«Такие пирожки бывают только в сказках, — подумал Андрей, — даже бабушкины пирожки, самые лучшие в мире, не могут с ними сравниться. Прости, бабушка».
— Ну как? — спросил осужденный, заглянув в столовую.
— Божественно, никогда ничего подобного не пробовал, — с улыбкой ответил Ветров. Но он соврал: у него возникло странное чувство, что все это уже было.
«Где и когда?» — он наморщил лоб, пытаясь припомнить. Неосознанно взял с тарелки еще один пирожок и сразу все вспомнил. В его жизни уже были такие же прекрасные пирожки. Один раз. Очень давно. И жутко далеко отсюда.
С этими пирожками было связано самое большое на тот момент жизни разочарование.
Случилось это в деревне Биджан, что в Еврейской автономной области. Курсанты Благовещенского общевойскового училища приехали туда на картошку. Андрей Ветров учился уже на четвертом (выпускном) курсе, поэтому настрой был — как на большом пикнике.
До Биробиджана они добирались по железной дороге. А оттуда черт знает сколько ехали ночью на машинах. Курсанты лежали вповалку в кузове и смотрели на звезды.
Деревня запомнилась добротными домами из белого кирпича. И — пирожками с молоком, что местные жители продавали курсантам. Молоко было свежее — с последней дойки. А пирожки были точно такими же, какие он сейчас ел. Андрей в них просто влюбился.
Однажды вечером к нему подошел парень из соседнего взвода.
— Флинт, — (такая кличка была у Ветрова в училище) произнес он, чуть заикаясь, — я т-тут с двумя девушками познакомился. П-приглашают в гости. П-пойдешь?
Воображение Андрея нарисовало картину: стол с белоснежной скатертью. На нем крынки с молоком. Тарелки с горками пирожков. Во главе стола — румяные хозяюшки с округлыми плечами, которые так хорошо обнимать.
— Конечно! — с жаром ответил он.
Пришли. Покосившийся забор сразу не вызвал доверия у Ветрова. Товарищ же отогнул какую-то доску и знаком показал: сюда. По тропинке в зарослях полыни они пришли к какой-то хибаре. Это была то ли летняя кухня, то ли баня, то ли и то и другое. В комнатке стояла тахта, скрипевшая, казалось, от одного только взгляда. На столе — початая бутылка портвейна и раздолбанный магнитофон «Романтик» с клавишами, как у пианино.
В остальном было все, как и предполагал Андрей: девушки с округлыми плечами. Хлопнули по стаканчику кислого «Агдама». Хозяюшки включили магнитофон — медленный ганец. Под хрипы чего-то попсового («Интересно, а «Металлика» у них есть? — подумал Ветров. — Вот у нее прекрасные медляки») девушки стали прижиматься к кавалерам. Андрей почувствовал, что его толкают к тахте.