Братство обреченных
Шрифт:
В девочке таилась красота. Не детская, ибо каждый ребенок красив. Но в ней зарождалась та взрослая красота, что сводит с ума мужчин, заставляет их не спать по ночам, покорять горы, писать стихи. А наиболее отчаянных она толкает завоевывать мир, чтобы бросить его к ее ногам… Сильная все-таки штука — женская красота…
Правда, пока то был лишь слабый огонек, который только-только разгорался. На Ветрова смотрел ребенок. Просто печальный ребенок, у которого нет папы. Но он был. Она помнит, как пахли кислым табаком его усы, когда отец целовал ее в щеку перед сном. Как поднимал ее на руки высоко-высоко, чтобы она могла рассмотреть лошадок в зоопарке. Как помогал раскрашивать зайчиков в книжке. Но потом он
Только дяденька все сидел и не улыбался. Он действительно — чужой дяденька. И даже не родственник. Девочка сразу это поняла… Просто так хотелось верить…
— Порежь, доча, хлеб, — попросила Татьяна. — Какие отметки сегодня получила?
— Две пятерки.
— Молодец.
Накрыли на стол. Блюда без изысков: куриный суп, макароны. Но — вкусно. По домашнему. Ветров это всегда чувствовал: где с душой приготовлено, а где абы как. Татьяна же готовила не просто с душой, а с — любовью. Потому даже макароны таяли во рту.
А женщина смотрела, с каким наслаждением ел гость, и на нее вдруг нашло странное наваждение: будто кормит не чужого, а своего. Она ведь и забыла, какое это счастье: кормить уставшего мужчину. Своего мужчину! Мужа. И вот теперь ей вдруг показалось, что не все потеряно! Очень хорошо, что журналист зашел к ней и сел ужинать. Ведь с ним в дом пришла и надежда, что когда-нибудь точно так же на пороге появится еще один мужчина. Тот единственный, которого всегда здесь ждут. Каждую минуту ждут. Он вернется усталый и голодный после долгих скитаний. Уверенно пройдет на кухню и привычно скажет: «Жена, накрывай на стол!» Татьяна подумала об этом, и ее душа вдруг полетела…
Татьяна была рождена, чтобы летать. Она мчалась над землей, широко раскинув крылья. От скорости захватывало дух. Перед глазами мелькали зеленые поля, синие реки, пыльные дороги. А она дрожала от радостного возбуждения. Порой воздух словно проваливался под ней, и она ухала вниз. Так что сердце замирало. Но тут же мощная волна опять подхватывала ее и поднимала ввысь…
Вся жизнь казалась ей одним нескончаемым полетом. Потому что Татьяна была дьявольски красива. В младших классах мальчики просто сходили с ума, увидев ее. И норовили то дернуть за косичку, то сильно толкнуть, то зажать в гардеробе и помутузить. Она злилась на мучителей. Но если вдруг ее долго не толкали, Танечка начинала волноваться: может, с ней что-то не так? Почему-то такое повышенное внимание со стороны мальчишек ей льстило. Хотя почему — и сама понять не могла.
А многие девчонки отказывались с ней водиться. Она долго не понимала: в чем причина? Ведь искренне предлагала дружбу. А ей в ответ — гадости: либо на словах, либо на деле. Лишь серые мышки радостно кивали и преданно смотрели Тане в глаза…
Гораздо позже она поняла: остальные боялись конкуренции. В любой компании мальчишки смотрели только на Таню. Поэтому те девчонки, которые в ее отсутствие могли претендовать на роль королевы бала, предпочитали держаться от нее подальше. А серые мышки, которые и так ни на что не рассчитывали, с удовольствием (и тайной завистью) соглашались чуть-чуть погреться в лучах Таниной красоты: вместе посидеть в кафе с мальчиками, прогуляться по парку или повеселиться на невинном девичнике…
Вот и составляли ее компанию Света с заячьей губой, Клава с толстыми ногами и Ксюша с громадным носом, как у Буратино. Когда Таня подросла, мальчики перестали задираться, а наоборот, начали, краснея, приглашать на свидания. Порой ухажеры просили взять с собой подружку для друга. Но заранее предупреждали: «Только не Светку». Она соглашалась и звала Клаву. В следующий раз ее слезно умоляли: «Ну не бери ты Клаву». И она приглашала Ксюшу.
Порой парни уже знали всех троих и заклинали: «Возьми какую-нибудь другую подружку: не Светку, не Клавку и не Ксюшу». Но она все равно приглашала либо ту, либо другую, либо третью. Или сразу троих: чтобы назло. Глупые мальчишки не догадывались, что других подружек у нее и не было.
В старших классах у Тани появился постоянный кавалер. Он был на год старше. Занимался спортом. Постоянно выступал за школу в каких-то соревнованиях. По нему сохли все девчонки. А он сох по Тане.
Она долго морочила ему голову. Сначала с гордым видом отвергала приглашения. Потом согласилась, но пришла на свидание вместе со Светкой. Тот аж позеленел. Но мужественно угостил их мороженым и сводил на аттракционы. В награду за стойкость Татьяна смилостивилась и разрешила проводить сначала Светку, а потом уже и ее. (Если кавалеры вели себя плохо, то она заставляла провожать в обратной последовательности.)
Но в тот вечер она так и не разрешила поцеловать себя даже в щечку. Просто поблагодарила за прекрасно проведенное время и с радостной улыбкой забежала в подъезд. А кавалер так и остался стоять с открытым ртом.
Ей было трудно держать его на расстоянии. Потому что ее сердце вырывалось из груди. А тело стремилось к нему каждой клеточкой. Душа изнывала от сладкого томления. Однако где-то в глубине девочки словно работала программа: надо поступать так-то и так-то. Эта программа была сильнее разума и чувств. Она заставляла не подпускать кавалера ближе, чем на двадцать сантиметров, но распалять его дальше намеками и обещаниями.
Впрочем, игра в кошки-мышки не могла продолжаться вечно. В один прекрасный день программа словно сказала: можно.
И они оказались на стареньком диване в темной комнате. Кавалер целовал ее и дрожащей рукой шарил по спине, стараясь нащупать застежку лифчика. Таня прижималась к парню всем телом и отбивала его руки, мешая снять лифчик. А ее душа в этот миг, как птица, летела по небесам.
Татьяна думала, что так и проведет всю жизнь: в полете. Но все оборвалось в один день. Точнее — ночь. Она купила билет на поезд, который сгорел дотла.
Эту катастрофу окрестили советским Титаником. Правда, она случилась на суше. Два поезда: Сочи-Барнаул и Барнаул-Сочи — взорвались под Уфой. Накануне бульдозерист ненароком повредил трубу газопровода. И не заметил. Газ заполнил лощину, по которой пролегали рельсы. Ночью по ним мчались два поезда навстречу друг другу. В одном из них кто-то решил покурить, не подозревая, что долина, по сути, превратилась в бомбу. Он чиркнул спичкой — и рванул взрыв. Огонь мигом поглотил два состава.
Таня до сих пор не знает, как ей удалось спастись. Она лежала на полке плацкарта. Что-то заставило ее открыть глаза за секунду до того, как в вагон ворвалось пламя. Не понимая, что происходит, девушка вскочила, схватила сумку и бросилась прочь. Каким-то чудом она выбралась из вагона (как именно — не помнила). Потом очень долго (как ей казалось) бежала по полю, а ее по пятам преследовал огненный смерч. Но вот нога оступилась, и Таня рухнула вниз. Там, где она упала, оказалась яма. А сверху прошла огненная волна. Таню обдало жаром. Но боли она не почувствовала. Лишь было тяжело дышать: в легкие ворвался кипящий воздух (воздух, конечно, не может кипеть, Таня это прекрасно знала, но то был именно кипящий воздух).