Братство обреченных
Шрифт:
При этом шеф недовольно смотрел на подчиненного, явно обвиняя того в плохой работе. Митрофана такой поворот обидел.
«Там сидят какие-нибудь твердолобые, их ничто не убедит, — пришло ему в голову. — А я, получается, крайний».
— Их бы устроил только один ответ: признать, что они правы, — ответил Эхтин.
— Ты специалист. Ты должен был сделать так, чтобы вопросов не возникало.
— Там никак не сделаешь. — Митрофана жутко задело то, что на него пытаются повесить всех собак.
«Пошли вы все! — мысленно обратился он к начальству. —
— Если честно, — продолжил он, — дело расследовано из рук вон плохо. Большинство из того, что написано в статье, — правда.
«Получили?! Мало?! Держи еще!»
— По формальным признакам мы должны согласиться с журналистами. — Голос Митрофана звучал жестко, будто вколачивал гвозди в гроб. — Когда я читал это дело, у меня возникало чувство, что о процессуальной культуре в Оренбурге даже и не слышали. Они получили экспертизу и натянули под нее все, что можно. В этом деле столько дыр, что можно еще пять таких статей написать. А мы ничего не сможем возразить.
«Как вам такой ответ, а? Считаете себя самыми умными?»
— Но Куравлев действительно признался. Единственное, на чем основана убежденность в том, что убийца именно он, так это экспертиза и деталировка.
Начальник не мигая смотрел на Эхтина.
— Он рассказал про обстановку, про рыбу в мойке на кухне, — голос Митрофана постепенно смягчался и переходил на доверительные тона, — но эти, простите меня, лоботрясы даже не нашли нож, которым он убил. Я, конечно, могу предложить принести протест на приговор и начать новое разбирательство. Журналистов это устроит. А новое расследование поручат нам…
— М-да-а, задачка. — Начальник глубоко вздохнул.
В кабинете шефа повсюду висели фотографии военных кораблей. Сам начальник носил морскую форму с генеральскими погонами (поскольку был именно генералом, а не адмиралом).
«Плавал бы дальше в своей прокуратуре флота, — подумал Эхтин, преданно глядя на начальника. — Там задачки попроще. Следить, чтобы моряки солярку не воровали».
— Если по-хорошему, то отвечать на все вопросы должна областная прокуратура, — произнес Митрофан.
— Теперь уже поздно говорить, — с сожалением ответил генерал. — Вообще я не понимаю, зачем мы в это дело влезли! Расследование не проводили…
Он загнул палец…
— Обвинение не поддерживали…
Загнул второй.
— Какого черта на кассации влезли?
«Я бы мог объяснить зачем», — промелькнуло у Эхтина. Просто дело было очень заметное. Оно шло как по накатанным рельсам. Вот кто-то (он даже знал — кто) и решил заработать плюсик для военной прокуратуры, примазавшись где-то там сбоку.
— Теперь получается, мы во всем виноваты, — с горечью заключил начальник.
Они оба прекрасно понимали: если отменить приговор и выпустить Куравлева, то раскрутится такой маховик наказаний, что мало никому не покажется (как сказала бы в этом случае Азарова)! По шапке получат все следователи, судьи, прокуроры, оперативники: кто непосредственно расследовал и осуждал и кто просто рядом стоял. Не поздоровится и самой Главной военной прокуратуре. Потому что вздернут тех, кто раньше писал отказы по этому делу. Так еще и масса врагов появится в судах и гражданской прокуратуре как среди тех, кого тоже вздернули, так и среди сочувствующих им.
Поэтому тот, кто примет подобное решение, может смело ставить крест на своей карьере. Ни Эхтин, ни генерал не собирались класть голову на плаху из-за безмозглого оренбургского следователя, не умеющего работать.
— Зачем лично нам с журналистами встречаться? — изрек Митрофан. — Есть пресс-служба, пусть она с ними работает.
— Сейчас это обсудим. — Генерал позвонил начальнику пресс-службы и сказал: — Мы тут нашей с вами общей проблемой занимаемся. По «Советскому труду». Не хотите присоединиться?
Начальник пресс-службы, полковник, пришел через минуту.
— Нет, так не пойдет, — твердо ответил он, выслушав «деловое предложение». — Им нужен специалист. А я дела не знаю.
Руководитель пресс-службы сразу смекнул, что на него просто хотят перевести стрелки. Чтобы он отдувался. А они в стороне сидели. Поэтому мягко, но решительно пресек подобные разговоры. Мол, мое дело маленькое — с журналистами вас свести. Есть поручение главного военного прокурора — разбираться с этим делом вашему управлению. Из Генеральной прокуратуры тоже звонили, просили с максимальным вниманием отнестись к журналистам. А он — начальник пресс-службы — даже не компетентен в данном вопросе.
«Изворотливый лис!» — подумал Эхтин, глядя на блондина скандинавского типа — начальника пресс-службы.
— Тогда давайте решать, — примирительным тоном произнес генерал. — Митрофан, обрисуй ситуацию…
— Блин, — в сердцах вымолвил полковник-блондин, узнав обо всех подводных камнях. — Я так и знал!
— Какие будут предложения? — спросил генерал.
— Надо встречаться, — твердо сказал начальник пресс-службы. — Других вариантов нет.
— А что ты им скажешь? — задумчиво промолвил генерал.
— Даже не знаю, что тут можно придумать. — Полковник-блондин пожал плечами. — По-моему, засада полная. Но установка от руководства жесткая: не допустить новых публикаций про это дело. Так что надо искать какой-то консенсус…
— У меня есть идея… — Митрофан начал излагать свой замысел.
Из книги Андрея Ветрова «Хроники Черного Дельфина»
У Митрофана Эхтина была тайна. Такая, что он аж до судорог боялся: вдруг кто-то проведает…
Когда от него ушла жена, он долго переживал. В жизни образовалась зияющая пустота. Однажды в минуту отчаяния Митрофан прижал к лицу шелковый халат, забытый женой. От плечиков веяло ландышами (аромат ее любимых духов). В подмышках чувствовался сладковатый запах ее тела. И так его проняло, будто она здесь, рядом. Аж мурашки по коже пробежали.