Братство талисмана
Шрифт:
– Хорошо, – проговорил Джонс. – Как по-вашему, какое сегодня число?
– К сожалению, я сбился со счета. Знаю лишь, что на дворе октябрь тысяча девятьсот семьдесят пятого года от Рождества Христова.
– Превосходно! – воскликнул Джонс. – Я просто хотел убедиться. К вашему сведению, сегодня семнадцатое.
– А какое это имеет отношение к нашему разговору?
– Быть может, почти никакого. Хотя, вполне возможно, теперь вам проще будет меня понять. К тому же вы первый, кто сумел мне ответить. В Пустынном Краю календари, увы, не в почете.
Он поднял полог и пригласил Корнуолла войти. Изнутри шатер почему-то казался просторнее, чем снаружи. Его обстановка поражала
– Моя проявочная, – пояснил Джонс. – Там я проявляю фотографии.
– Я не понимаю вас, – сказал Корнуолл.
– Смотрите. – Джонс подошел к столу, вынул из одной шкатулки пачку тонких квадратиков и разложил их на столешнице. – Вот это фотографии. Не рисунки, не картины, а фотографии. Ну, взгляните же.
Корнуолл наклонился над столом, стараясь не прикасаться к так называемым фотографиям. Он увидел красочные рисунки – изображения брауни, гоблинов, троллей, танцующих на зеленой лужайке фей; увидел гнусную ухмыляющуюся тварь – должно быть, адского пса – и двухэтажный дом на вершине холма, с каменным мостом на переднем плане. Он осторожно притронулся к изображению дома, потом, желая получше рассмотреть, поднес его к глазам.
– Дом Ведьмы, – сказал Джонс.
– Но это же картины, – проговорил Корнуолл, – миниатюры. При дворе обретаются множество художников, которые пробавляются тем, что делают подобные рисунки для часословов. Причем они обводят их рамками, в которые заключают цветы, птиц, насекомых или какой-нибудь причудливый узор, что, на мой взгляд, придает им прелести. На то, чтобы нарисовать такую миниатюру, уходит много времени, но художники жертвуют им ради достижения совершенства.
– Приглядитесь повнимательнее. Вы видите хоть один мазок кисти?
– Ну и что? – упорствовал Корнуолл. – В миниатюрах тоже не заметно каких-либо мазков. На то человек и художник, чтобы создавать шедевры, которые возникают как бы сами по себе. И все же разница чувствуется.
– Еще бы ей не чувствоваться! Я пользуюсь этим аппаратом, – Джонс похлопал ладонью по странному черному предмету, лежавшему на столе, – и другими подручными средствами. Я навожу его и нажимаю на кнопку, которая открывает затвор объектива и пропускает свет на обработанную специальным составом пленку. Таким образом я получаю фотографии того, что вижу перед собой. Они гораздо точнее тех изображений, которые мы воспринимаем глазами.
– Колдовство, – пробормотал Корнуолл.
– Ну вот, опять, – огорчился Джонс. – Говорю вам, здесь не больше колдовства, чем в мопеде. Это наука. Технология. Способ, вернее, различные способы что-то делать.
– Наукой может быть философия, и ничто иное, – возразил Корнуолл. – Она стремится познать и описать Вселенную. С ее помощью ваших аппаратов не изготовишь. Остается только колдовство.
– Где же непредубежденность, которой вы похвалялись? – усмехнулся Джонс.
Корнуолл уронил фотографии на пол и стиснул кулаки.
– Вы
– Вы ошибаетесь, – мягко произнес Джонс, – честное слово, вы ошибаетесь. Я искал вашего понимания. Появившись здесь, я попробовал объясниться с маленьким народцем, даже со Сплетником, несмотря на его косность и неразумие. Я пытался растолковать им, что тут нет и намека на колдовство, что никакой я не чародей, но они отказывались меня слушать. И мало-помалу я пришел к убеждению, что оно и к лучшему, и бросил свои попытки. Но по какой-то причине, которая не ясна и мне самому, я должен найти того, кто хотя бы выслушает меня. Встретив вас, я решил, что раз вы книжник, то вполне мне подходите. Видите ли, мне необходимо излить кому-то душу. Признаться, я где-то даже презираю себя за то, что вынужден прикидываться невесть кем.
– Так кто же вы на самом деле? – спросил Корнуолл. – Кто, если не чародей?
– Человек, – ответил Джонс. – Обыкновенный человек, такой же, как вы, только из другого мира.
– Из какого другого? – буркнул Корнуолл. – Мир – один-единственный, других не существует. Или вы подразумеваете Царство Небесное? Если так, то скажу откровенно: что-то мне не верится, что вы явились оттуда.
– Черт побери! – воскликнул Джонс. – Чего ради я с вами вожусь? Вы ничуть не лучше остальных: упрямый, тупоголовый осел!
– Чем браниться, лучше объяснитесь, – заметил Корнуолл. – Кем вы не являетесь, мы уже знаем. Теперь поведайте, кто вы есть.
– Что ж, слушайте. Некогда существовал, точь-в-точь по вашему утверждению, всего один мир. Как давно это было, я бессилен определить. Десятки, сотни тысяч лет назад – установить невозможно. А потом произошло нечто – я не знаю, что именно; быть может, мы никогда этого не узнаем. Как бы то ни было, в тот день один человек – я не сомневаюсь, что он был один: вдвоем или втроем такого не сотворишь, – совершил нечто, да, совершил, сказал или подумал, и с того самого дня миров стало два. По крайней мере, появилась возможность существования двух миров вместо одного. Поначалу различие между ними едва просматривалось, они как бы проникали один в другой, и можно было вообразить, что они по-прежнему едины, однако с течением времени разница становилась все отчетливее, и наконец все уяснили, что миров – два. Миры различались все сильнее – иначе и быть не могло, поскольку они противоречили друг другу, двигались, так сказать, в разных направлениях. Не спрашивайте меня, каким образом из одного мира получилось два, какие были задействованы физические или метафизические законы, – я все равно не смогу вам ответить, и вообще, вряд ли найдется тот, кто сможет утолить ваше любопытство. В моем мире правду о том, что случилось, знает какой-нибудь десяток ученых. А миллионы остальных попросту отказываются верить, отказываются признавать очевидный факт, потому что такого, по их убеждениям, не может быть или потому что они ни о чем таком не слыхали.
– Колдовство, – заявил Корнуолл. – Всему причиной колдовство.
– О господи! – простонал Джонс. – Ну что вы заладили: «колдовство, колдовство»? Стоит вам столкнуться с чем-то новым, и пожалуйста – это словечко уже тут как тут. Вы же образованный человек, вы учились несколько лет…
– Шесть, – прервал Корнуолл. – Шесть долгих и мучительных лет.
– Вы должны понимать, что колдовство…
– Что касается колдовства, сэр, то я знаю о нем больше вашего. Я изучал его, поскольку в университете оно – обязательная дисциплина. Никуда не денешься.