Братство золотарей
Шрифт:
– Запомни, – урок номер главный, – приходить всегда надо к началу обеденного перерыва. Его можно выяснить, предварительно созвонившись с жильцом. По большей части, детей мы исключаем, жильцы в это время не имеют возможности кочевряжиться. Ты их берёшь тёпленькими! Тактика срабатывает в восьмидесяти случаях из ста, поверь мне!
Совмещая свой менторский практикум с монтажом полотенцесушилки, Виктор ловко орудовал ключом. Стас не успел оглянуться, как он в несколько оборотов снял старое просифоненное колено сушилки и, как ни в чем не бывало, уселся отдыхать! Стас недоумённо уставился на безмятежно
– Ты чего, давай устанавливать новую!
– Ага, разбежался! Тебе бабки принесли? Нет? Так чего ты рыпаешься! Дорогой мой, я знаю этих жильцов, как облупленных! Ты чего, и в самом деле подумал, что тётка куда-то дико спешит? Ничего подобного может и не быть! Она нас на понт берёт, уразумел? Мы все в мыле, скоренько ставим ей сушилку, а она, с любезной улыбочкой провожает тебя до двери со своим «спасибо!». Вот где она сейчас? – Виктор покосился на дверь комнаты. – Думаешь отслюнявливает тебе купюрки? Ждет она, когда мы поставим сушилку и сейчас же тут как тут! Сиди, отдыхай, да головой смекай!
Он осклабился:
– Тётка там сейчас минутки считает на часах! А мы погодим, брат, – бабки в руки, ключ на старт!
Стас только крутил головой, удивляясь хитрой тактике своего напарника. Но, не выдержав, спросил:
– А если она и вправду идёт на работу, мы же можем не успеть?
– Да ты что, пару минут привинтить, и полный ништяк!
– Ну, а если что пойдёт не так, – не унимался Стас. – Ты же понимаешь, сплошь и рядом такое бывает.
– Да это ещё нам лучше! Договариваешься на вечер за доппаёк! Вот тут уже и пузырь можно взять, да ни один! Как раз расслабиться! Ха!
– Ну, ты и стратег! – Стас восхищенно снова помотал головой. – Но если она в диспетчерскую позвонит и попросит какого-нибудь другого слесаря прислать на заявку?
– Ты чего?! – изумленно воззрился Виктор на Стаса. – Кто ж на мой участок, тем более на мою заявку сунется! В журнале всё отмечено! Такого я не помню! О! А вот и наши денежки шагают к нам.
– Ребята, уже всё? – взволнованно спросила тётка, ежась под суровым взглядом Виктора.
Тот хмыкнул. Ткнув пальцем на стояк, сказал:
– Старый больно. Вся резьба краской забита! Её только очищать надо полчаса! Хотя у меня есть спецпромывка, можно и ускорить дело, только, как вы захотите…
– Ну да, – удручённо ответствовала со вздохом тётка, – вот, возьмите…
Она протянула Виктору деньги. Он, мельком пошелестев ими, вдруг заорал на Стаса:
– Ну, чего стоишь, видишь, человек опаздывает! А вы идите, собирайтесь, мы сейчас, мигом!..
Всё вышло по Витиному сценарию. Отдавая Стасу его сотню, он сказал:
– Сегодня всё сработало удачно. Бывает, конечно, и стервозные жильцы попадаются, но таких мы уже всех на своих участках знаем. Так что, в общем, в накладе не остаёмся. Ладно, разбежались по домам, времени уже двенадцать. Пока!
Идя домой Стас, упаковав свежеприобретенный опыт в ближний уголок своей памяти, извлёк из соседнего мучивший его всё настойчивее жилищный вопрос. Время шло, а разговор с Харицкой всё откладывался. Мешало ему практически всё, – и неблагоприятные обстоятельства, и нестыковка с ней в удобном для разговора месте и времени, и черт знает какие ещё причины! Но только тот месяц, который Стас крутился вокруг Харицкой, как кот вокруг сметаны, пролетел впустую. «Заколдованный круг какой-то, – раздраженно ворошилось в голове. –И благо бы знать наверняка, что толк будет, а то даром время уходит. Хозяева вот-вот приедут… опять по всей Москве с высунутым языком бегать в поисках угла… работу менять, если съезжать придётся на другой конец города…».
После обеда собравшийся трудовой коллектив бурно обсуждал странное поведение своего начальника. Вся рабочая тусовка, пребывая в совершенном недоумении, гадала, чтобы такое могло приключиться с «Черепом», если он впал в полное озлобление и позволил себе так орать?
Предположения высказывались разные, но больше всего они сходились на одном, – у «Черепа» приключилось какое-то великое горе и потому он был из-за этого вне себя. Миловидная малярша Светка, всплеснув руками, проговорила с неподдельным беспокойством в голосе: «С сыном у него беда случилась! Заболел он чем-то сильно, вроде, рак у него!». «Ничего подобного», – встрял Сашок-шепила, –у него мать померла! Я слышал позавчера, как он что-то о цветах по телефону говорил!». «А причём здесь мать? – взорвался Леха. –Хрень всякую несёшь!».
Остальные не успели высказаться, как в бригадирскую вошла Антонина и с порога объявила:
– Расходитесь по местам! Заявки у диспетчеров!
Её тут же засыпали вопросами: «что да как с Макарычем?». Но Антонина только коротко сказала: «Заболел он». Чем, конечно же, не прояснила ситуацию, оставив свидетелей необычного приступа странной болезни, так внезапно поразившей Макарыча, в прежнем недоумении.
Тема болезни Макарыча с новой силой вспыхнула в диспетчерской на Абакумова. В комнате отдыха весь наличный состав прикреплённых к этой диспетчерской слесарей и плотников мучился вопросом медицинского казуса, случившегося в бригадирской. Самой радикальной точки зрения придерживался, как всегда, Лёха:
– Белая горячка у него была, мужики! Есть такой вид тихой белой горячки, я-то знаю!
– Точно! Он вообще в последнее время выглядит каким-то идиотом. Ему говоришь – дай бочата на полдюйма или, там, кранов на обратку, так он вылупится и смотрит так, будто я должен ему миллион! – с гневом поддакнул Лёхе Виталий.
Витя-маленький, видимо, не смог остаться в стороне, – так наболело у него, что с такой экспрессией выдал ещё одну обличительную тираду:
– Блин, с каждой «халтуры» тянет чуть ли не половину! И ведь ходит, сволочь, проверяет все заявки! А потом опрашивает жильцов, кто сколько накинул! Что б ему мучиться этой белой горячкой до пенсии!
Виктор невесело хмыкнул:
– Чё ты болтаешь, думаешь, другой будет лучше? Вот хоть тебя поставь, так же будешь караулить всех, как цепная собака! С этим хоть договориться можно… иногда, – неуверенно прибавил он, заметив косые взгляды слесарей-подельников.
Но вслух никто не стал опровергать его. Груз высказанных, а ещё более лежащих на сердце обвинений, не подлежащих разглашению в силу их тайных личных договорённостей с «Черепом», гасил на корню всякие откровения. Только тяжкий вздох, больше приличествующий тяжелобольным, лежащим в какой-нибудь реанимации, стал невольным свидетелем их беспросветных дум.