Братва. Пощады не будет
Шрифт:
Серый и Дантист, будто ничего и не произошло, снова устроились на бережку.
Солнце стояло в зените. Прошитый его агрессивными лучами, даже слабенький бриз с реки рассеялся и сховался, спасаясь в густой тени листвы, лишь легким пошевеливанием в ветках напоминая, что еще жив.
Тамара, кокетливо изгибаясь, стянула через голову цветастое полупрозрачное платье-мини и осталась в голубеньком купальнике.
Когда она шла к воде, соблазнительно покачивая главной своей достопримечательностью, мы восхищенно уставились ей вслед. Тонкий импортный купальник
– Не насилуйте девочку глазами, братва! – усмехнулся Генрих. – Она пока не про вас!
Дантист бросил на Тамару последний алчный взгляд и потянулся к плетеной бутыли. Серый зло сплюнул и перевернулся на живот. А я зарыл ноги в прокаленный песок. На душе было и легко, и как-то грустно.
«Вот ради таких мужики, не раздумывая, идут и на подвиги, и на преступления... И прыгают с отчаяния в пролеты лестниц», – подумалось вдруг мне.
По грудь зарывшись в теплый песок, я почувствовал себя как-то по-особенному. Будто, как дерево, расту на земле.
«Все мы оттуда, – улыбнулся, засыпая. – Все в землю ляжем, все прахом будем...»
Весьма довольный своими нехилыми познаниями Горького, я забылся в тяжком сне.
Мне снилась очаровательная Тамара. Она задорно смеялась и нежно ласкала пальчиками мои волосы. Рядом кружился в мистическом танце шамана Артист. С каждым взмахом рук у него из рукавов пиджака почему-то вылетали игральные карты с голыми девками на их «рубашках». Они тут же превращались в крупных черных ворон и, противно каркая, кружились надо мной. Особенно выделялись три вороны: пиковый туз, шестерка треф и бубновая голая дама.
Я возмутился, сам не понимая почему.
– Отчего дама бубновая, а не пиковая?! Это неправильно! – кричал я до полной хрипоты, до изнеможения, хотя никак не мог понять, что меня здесь так раздражает.
Артист продолжал свой фантастически-страшноватый танец, крутя над головой гитару в наклейках хохочущих девиц, которые все вдруг приняли облик Тамары. Они, заигрывая, подмигивали и лукаво шептали:
– Приклейся к нам, и тогда мы навсегда будем вместе!..
Вдруг появился Генрих, в руках у него болталась хозяйственная сетка, битком набитая пачками денег. Смешно подпрыгивая, он бежал по картофельному полю. А за ним, вопя, мчались длинноволосые парни и орали:
– Отдай наши два миллиона долларов!
Опять появилась Тамара. Ее насмешливые карие глаза оценивающе смотрели на меня из-под длинных ресниц. Внезапно черты лица стали мгновенно расплываться, и голова превратилась в яркий золотой диск. Он так невыносимо сверкал, что я зажмурился от острой боли в глазах.
– Мальчик, проснись! – услышал я голос откуда-то издалека.
С трудом разлепил веки. Надо мной склонилась Тамара. Она случайно заслонила от меня солнце, и ее голова оказалась как бы в золотом ореоле.
– Богиня! – прошептал я хрипло.
Тамара звонко рассмеялась, довольная комплиментом.
– Дурашка! Хватит нежиться на солнышке! И так, по-моему, лицо сжег! Пойдем-ка обедать, мой облезлый дурачок!
Я
Импровизированный стол был обставлен уже по-новому. Опустошенная литровая бутыль куда-то исчезла, ее место заняли принесенные из автомобиля две бутылки виски «Белая лошадь», несколько банок шпрот и термос с пивом.
– Командовать парадом буду я! – явно подражая Остапу Бендеру, заявил таксист, сворачивая бутылочные пробки и наполняя граненые стаканы.
– Без тостов! Каждый пьет за свое! – предложил успевший отоспаться Артист.
«За то, чтобы Тамара стала моей!» – загадал я и залпом осушил свои полстакана. Виски, хоть и было теплым, оказалось приятным и мягким на вкус.
В скором времени Генрих с Тамарой укатили. Жора Артист почему-то заметно сник. Серый протянул ему гитару, но тот лишь отрицательно покачал головой, продолжая потухшими глазами смотреть на покрывающуюся к вечеру мелкой рябью поверхность реки.
– Паршиво жить на свете! – тяжело вздохнул он. – Размаха настоящего нет! Счастья хочется! Хотя, как сказал русский классик араб: «На свете счастья нет, но есть покой и воля...»
– Твой араб – конченый дурак! Есть «капуста» – имеешь все, что пожелаешь. В этом и есть счастье! – завистливо разглядывая заграничную этикетку американского виски, высказался Серый.
– Не в деньгах, братцы, счастье! – кисло улыбнулся Жора Артист. – Покой и воля...
Его глаза наполнились слезами. Непослушной тяжелой рукой он взял гитару. Сначала его баритон звучал тихо и тоскующе, но затем, все более распаляясь, Жора запел с настоящим надрывом.
«Под Высоцкого подделывается», – решил я.
...Сижу на нарах, как король на именинах,
И пайку черного мечтаю получить,
Гляжу, гляжу в окно, теперь мне все, равно –
Решил я факел своей жизни потушить!..
– Кончай гнать, Жора! Вчера мы сработали чисто! – сказал Дантист. – Или, может, хвостов просто нахватал в институте?
– Всего-то один. Лажа! – устало отложил семиструнный инструмент Артист. – И к чему, спрашивается, я вообще туда поступил? Все одно хирург из меня не выйдет, а быть заштатным терапевтом – не цель моих мечтаний!
– Так отчислись, и все дела! Генрих же бросил юридический – и ничего, – посоветовал Серый.
– Не выгорит. Характера не хватит, – вяло махнул рукой Жора. – Привык плыть по течению. Видно, придется волочь свой крест. Ну, да и черт с ним!
Назад ехали в обратном порядке. Артист с Серым, а я с Дантистом – нам оказалось по пути.
– Гуд бай! – крикнул Жора, перекрывая рев мотора, на развилке дорог и свернул налево.
«Налево пойдешь – богатство найдешь; направо пойдешь – любовь найдешь, прямо пойдешь – смерть найдешь», – почему-то вспомнилась мне надпись на валуне древней русской сказки.