Братва
Шрифт:
– Хорошо живешь! – похвалил я, оценивающим взглядом пробежавшись по хрустальной люстре и австрийскому мебельному гарнитуру. – Ага!!! А это что?
Под овальным обеденным столом стояли рядышком чемодан, культурно перетянутый кожаными ремнями, и портфель-«атташе».
– А тебе какое дело?! – сразу окрысился Грин, пытаясь вывернуться из Цыпиных объятий. – Я требую объяснений!
– Какой ты нервный! – осуждающе заметил Цыпа и, силой усадив заартачившегося «клиента» в кресло, пристегнул наручниками его правую руку к ножке массивного стола. Удовлетворенно выпрямился. –
Наверно, в преддверии хорошо знакомой, привычной работы у Цыпленка произошел мощный выброс адреналина в кровь – вот он и развеселился.
Грин перестал дергаться в кресле и тоскующим взглядом уставился на электронные настенные часы, Я его понял и посочувствовал:
– Да, дорогой Серж! Меньше чем через два часа из аэропорта Кольцово поднимется красивый, как птица, белый пассажирский лайнер Люфтганзы. Но уже без тебя!
Грин вздрогнул и поспешно отвел глаза от часовой стрелки. Но это его подавленное молчание сказало мне больше, чем любые слова.
– Цыпа, принимайся за доскональный шмон! С багажа начни! Присядем, Тенгиз, в ногах правды нет. Да и спешить нам особо некуда – целая ночь в запасе.
В распакованном чемодане ничего достойного интереса не обнаружилось, так, обычный набор шмоток человека, собравшегося в дальнюю дорогу. Вещи, кстати, все импортные и дорогие, как на подбор. Ну, ясно – чего в цивилизованную Германию отечественное барахло тащить? Несолидно, как сказал бы Баграмян. А вот в кармашке портфеля оказалось неоспоримое доказательство моих подозрений. Паспорт. С фамилией Карасюка, но с фотографией Грина.
– Ну что, браток? Дальше темнить бесполезно, – улыбнулся я, разглядывая замечательно профессионально переклеенное фото. – Рассказывай! Где камушки?
– Вот собака, – не сдержал праведного гнева Тенгиз, до последней минуты, видно, не веривший в виновность Грина.
– Не обижай так братьев наших меньших! – наставительно заметил я. – Он просто грязный шакал! Даже не мог сам шлепнуть Карасюка! Ко мне обратился, дешевка! Ему по плечу баб только резать, на мужика руку поднять силы духа не хватает. Одно слово – мразота!
Я с удовольствием полюбовался на пунцово окрасившееся лицо Грина. Давление ни к черту, видать. А вот его невзрачные серые глаза, то ли от волнения, то ли от злости, поменяли цвет на ярко-синий. Любопытный медицинский факт. Надо бы как-нибудь на досуге почитать научно-популярную литературку на этот счет.
– Лажу гонишь, Монах! – по-глупому не сдержался Грин, дико сверкая своими хамелеонскими глазками. – Двойку я лично кончил, да и ты бы, падла, уже не базарил, если б я не промахнулся!
– Так это ты, козлина, мне финскую куртку попортил?!! – Прервав шмон, Цыпа хотел припечатать Грина своим кулаком-кувалдой, но я удержал его взглядом.
– Ладушки! Но любопытно – я-то где тебе солнце заслонил? Не вижу логики, браток!
– Куда уж тебе! – скривил губы Грин. – Ты лишь по-мокрому ходить известный спец! И чайник у тебя только в этом направлении варит!
– Это мы еще поглядим! – Я даже чуток оскорбился. – Можешь и не отвечать. Я уже просек суть. Ты запаниковал, что мы с Баграмяном можем встретиться и без пальбы найти общий язык! И план твой втихую слинять с камушками за рубеж махом крякнет. Верняк? То-то!
Цыпа закончил обыск квартиры, но изумруды или валюту не нашел. Тоненькую пачку долларов в бумажнике, ясно, в расчет не беру.
– Вот. Волына в куртке на вешалке была, – соратник положил передо мной на стол «Макаров».
Выщелкнув обойму, я обнаружил то, что и ожидал – в ней оставалось лишь три патрона.
Невезучий какой-то пистолетишко – два человека стреляли из него в мою скромную особу и все в «молоко». Импортную куртку Цыпы и свой «подбритый» висок не считаю. Мелочевка. Ладно! Не пропадать же добру! Глядишь, когда-нибудь и пригодится. Может, «макар» и не невезучий, а просто хорошо ко мне относится... Взглянув на тупорылый вороненый пистолет уже новыми глазами, я сунул его в задний карман брюк, признавая тем за своего.
– Колись, Грин, куда «слезы» гор загасил? – вернулся я к главной теме. – Там, где вскоре окажешься, они тебе уже не понадобятся. В тех заоблачных местах совсем иные ценности... Не будь упрямцем – все одно ведь в оконцовке скажешь!
– А какой объем? – спросил любознательный Цыпа у Тенгиза. – Если маленький, он мог в «очко» спрятать.
– Нет, – поморщился Тенгиз. – Даже опытная шлюха не смогла бы. Целый замшевый мешочек. Сто восемьдесят девять ограненных изумрудов...
– Что надумал, Грин? – Я сунул ему в рот сигарету и дал прикурить от зажигалки. – Стань напоследок честным – верни чужое. Тебе это зачтется. Мною, по крайней мере. Уйдешь легко и без боли.
– Не покатит! – отрицательно мотнул головой лагерный приятель. – Согласен отдать только лично господину Баграмяну. Взамен на гарантию моей жизни.
– Не будь наивным! – попытался я немного его отрезвить. – Кто ж тебе Карасюка простит, глупыш?! Про покушение на меня даже не упоминаю. Я-то лично совсем не злопамятный! Как и все истинные интеллигенты. Тем более в третьем поколении.
– Да кто он такой, чтоб за него предъявлять?! – затараторил, распаляясь, Грин. – Карасюк не из наших был! Не блатной! Ни разу даже не сидел! Завхозишко с литературным бзиком – в «Вечерке» всем журналистам жопу лизал, чтоб хоть иногда печатали его глупую муть! Шизофреник по жизни!
– Ты еще про его жену из скромности запамятовал, – усмехнулся я.
Странно все же – до чего некоторые люди за жизнь держатся! А ведь на том свете наверняка интереснее и лучше. По крайней мере, хочется так думать.
– А о Тамарке и говорить нечего! – заявил Грин. – Сучка по жизни! Со всеми подряд спала! Потому и детей не было! Димка больше у себя в академии находился, чем дома. Подвал для него милее стал, чем трехкомнатная квартира! Гадом буду!
– Не обольщайся – уже давно им стал! – заметил я, поднимаясь из кресла. – Надоел ты мне, браток. Тенгиз, пойдем на кухню кофейку попьем. А с клиентом Цыпа пусть беседует. Ему в кайф базары по душам.