Братья 2. За закрытой дверью
Шрифт:
– Успокойся, ты пугаешь детей.
– Мне похуй на этих детей. Сын мой где?
– Дима, хватит. Тебе лучше уйти.
– Ну пошли, – хватает меня за руку Дима, но я успеваю дернуть ей и отскочить вбок. – Бери Мишу, собирайся. Я лично готов.
– Нет.
– Ты, блять, плохо слышишь?! – вновь меня обдает морозом агрессии. – Хочешь – ебись с ним, живи с ним, но мой ребенок смотреть на твое блядство не будет. Верни мне моего ребенка, сука! Я же заберу его и хуй ты его увидишь!
– Он не твой, – запросто плююсь я.
– Что ты, блять,
– Его отец Андрей. Если Андрей захочет, то поможет мне оспорить отцовство и ты его никогда не увидишь. Ты не сможешь отнять у меня ребенка, а я смогу! Теперь нечем манипулировать и запугивать, да, блять?!
– Мира, скажи, что ты просто разозлилась и наговорила хуйни, – даже слишком тихо говорит Дима.
– Это правда.
– Знала сразу?
– Нет, знаю всего неделю, – прикусываю губу, чувствуя как печет стыд в груди.
– Не пизди, – расползаются губы Димы в неуместной улыбке. – Ты знала всегда и ждала момента, чтобы к нему съебаться.
Может, мне и стыдно, может, в глубине души и чувствую вину, все же Диму мне не становится жалко. Он пришел наказывать меня, а по итогу сам встретил самое страшное наказание. Его хорошо так ломает, я вижу. Все же неожиданно быстро рассеянный взгляд концентрируется в решительность.
– Мне похуй на ДНК, у Миши моя фамилия, мое отчество. Он мой сын. Я его растил, учил ходить, на руках по ночам качал! Он ко мне, блять, бежит, как только видит! Ко мне! Собирайся, блять!
Снова крепкий хват за запястий. В этот раз, как ни стараюсь, не могу освободиться. Ощущение, что рука в тисках. Чувствую, как поверх старых синяков образовываются новые.
– Пусти!
– Ты меня плохо слышишь?!
– Отпусти ее, – звучит третий голос. Голос Андрея.
Удивительно, что не только меня отрезвляет. Дима разжимает руку и поворачивается к источнику.
– Что ты творишь? – продолжает Андрей. – Мира не твоя вещь!
– Моя! Моя, блять! – в безумном хохоте срывается голос Димы.
Он смеется Андрею прямо в лицо. В этот момент чувствую себя хуже, чем если бы он меня снова изнасиловал. Впервые задумываюсь о том, что ненавидеть брата Дима может сильнее, чем любить меня. Все выглядит так, словно Дима отобрал любимую куколку младшего брата, которую тот наряжал в самые красивые платья и усаживал в лучшие кукольные домики. Отобрал, сломал и бросил в лицо. Поступил так, просто потому что может, чтобы доказать, что хоть в чем-то имеет превосходство.
Какого чувствовать себя той самой куклой? Это хуже унижения, это больно настолько, что я влепляю Диме пощечину впервые в жизни. Только теперь он вспоминает про меня, смотрит прямо в глаза, держась за покрасневшую щеку.
– Пошел нахуй, – выдавливаю я.
– На хуй пошла только ты, тупая блядь.
Дима уходит, хорошенько хлопнув дверью. От этого звука меня всю передергивает, судорожно сжимаю в кулак пальцы, которые только что были на его щеке.
– Мира, все в порядке? – дотрагивается моего плеча Андрей.
Киваю. На слова пока нет сил. Входим к его семье и мне приходится вспомнить, как разговаривают.
– Простите, не знаю, чем думала, когда открыла. Это наши проблемы и мне жаль, что всем пришлось это слышать. Простите за испорченный праздник, мне, правда, жаль. Еще и дети…
– Дети заняты своим, – говорит Кристина.
Только теперь замечаю, что ее дочки предусмотрительно надели огромные наушники и смотрят в телефоны. Хоть немного отпускает.
– Мира, ты не должна извиняться, – Кристина улыбается неожиданно приветливо. – Если кто и должен был бы извиниться, так тот кусок дерьма, что возомнил себя богом. Не стоит тащить на себе вину мужиков. Мужики бывают полными гондонами, и шли они все… Думаю, я что-то в этом дерьме понимаю: три развода как-никак.
Кристина подмигивает мне, и даже я улыбаюсь. Никогда не думала, что Кристина, у которой в отношениях всегда был беспорядок, будет успокаивать меня. Забавно, что теперь у нас так много общего. Оказывается, что быть жертвой в абьюзивных отношениях не так забавно, как считать, что женщина сама притягивает подонков.
Смотрим легкий романтический фильм, уверенна, что каждого гложут собственные тяжелые мысли. Я бы поспорила на что угодно, что мои перевесят все вместе взятые. Гадости, что мы с Димой наговорили друг другу, червями ползут под кожей. Сейчас бы испытывать хорошо знакомое чувство ненависти, а его притупляет уважением. Все это время я не говорила Диме об отцовстве, потому что боялась. Оказывается, чувства к сыну ему важнее, чем результаты анализов.
Через часик Мишутка просыпается и хнычет.
– Он хочет кушать, может, остались фрукты? – встаю я.
– Их целый холодильник, помочь? – спрашивает Кристина.
– Мира, может, я покормлю Мишу? Ты не против? – говорит Андрей.
– Конечно нет. Можешь спросить у него, что хочет, но, скорее всего, он скажет…
– Бабам, – смеется Андрей. – Я уже запомнил, что он любит бананы.
Андрей уходит, уходит и Кристина с дочками. Даже Раиса Ивановна куда-то отходит, поэтому и я встаю. Подхожу к окну и смотрю на идеальные ряды чистеньких новостроек. Когда разворачиваюсь, вижу Раису Ивановну с маленькой детской фотографией в вытянутой ладони.
– Это моя самая любимая фотография, ношу с собой в кошельке уже тридцать два года. Здесь Андрюше ровно два годика. Я еще с порога догадалась, что Андрей биологический отец Мишеньки. Прости, может, ты не хочешь обсуждать эту тему, еще и со мной, а я здесь со своими фотографиями.
Смотрю на кудрявого малыша с фотографии и улыбаюсь явному сходству.
– Да, вы правы, они очень похожи.
– Только глазки у Мишеньки светлее, у него твои глаза.
– Мои.
Раиса Ивановна смотрит на меня, но не в глаза. Она смотрит на губу, которую я даже не замазала помадой. Разрыв затянулся коркой, в любом случае он был бы заметен. Я только синяки на челюсти замазала, с губой пришлось смириться.