Братья 2. За закрытой дверью
Шрифт:
В один миг моя юбка оказывается закатана чуть не до груди и как же мне нравится то, что происходит под ней. Все, что делает Дима, чем бы он это ни делал, заставляет царапать его плечи. Когда он придавливает меня собой и доводит страсть до кипения, я не уверена, что прямо сейчас нас не арестуют за нарушение порядка. Да плевать мне, что я ору так, что у самой в висках стреляет, что все вокруг в песке, песок даже во рту. Плевать, что позволяю иметь себя человеку, который не отказывает себе в удовольствии воспользоваться этим при любом случае.
Да, это не красивый и чувственный секс, мы не занимаемся любовью на берегу
Он раздвигает мне ноги чуть не до шпагата, не отрывает глаз, любуясь результатом своей работы. Ни секунды на передышку, черт, как же хорошо. Я так по нему соскучилась, по дьявольскому огню в глазах, по безумной страсти и нашим личным электрическим импульсам. Чувствую, как он соскучился по мне, и в груди крутится что-то на подобии счастья.
– Кем нравится быть больше: его королевой или моей шлюхой? – спрашивает Дима, двигаясь так, словно точными движениями вбивает в меня гвозди.
– Твоей шлюхой – выдавливаю я, и голос снова срывается в крике.
Дальше только хуже, хотя, на самом деле, лучше. Его заносит так, что меня с моей чертовой раной всю выворачивает на колючем песке. С Димой всегда было особенно хорошо, потому что сливались мы воедино на всех уровнях, не только физическом. Эмоции, чувства, ментальная связь, даже эстетические составляющие. Сейчас происходит что-то глубже прошлых глубин. Если бы не было так хорошо, то точно стало бы страшно.
Если Андрей занимался сексом, зная, что продолжения может не быть, ловил все от возможности быть со мной, то Дима готов сам сделать этот секс последним. Он бы скорее затрахал и меня, и себя до смерти, чем упустил бы хоть каплю удовольствия.
Наклонившись вплотную, касается кончиком языка моих губ. Усилия требуются немаленькие, чтобы при таких яростных движениях открыть рот и вытянуть язык. Еще и поцелуй не следует. Дима лишь дразнит, то касаясь языком моего языка, то отстраняясь и рассматривая созданную им самим картинку. Он касается моего лица, пристально вглядываясь, дотрагивается большими пальцами все еще открытых губ.
– Кто ты? – выдавливает Дима, словно борясь с нечеловеческими муками.
– Твоя шлюха.
Кончаю от своего же ответа. Как грязно, как абсурдно, как хорошо… Сама же раздвигаю свои же ноги так, что локти обдираются о песчинки. Автоматически тянусь к Диме всем телом, чтобы нас пронзило одним и тем же месяцем.
– Чья?
– Твоя, – отвечаю я, видя, как много мышц на его лице вздрагивает.
Теперь он получил оргазм и вжимает меня в землю весом своего тела. Хоть все тело продолжает пульсировать в конвульсиях, это больно. Больно быть нанизанной на свою слабость. Все, что сводило с ума, теперь ранит. Его одержимость, моя безвольность, новая жирная ошибка на фоне остальных, слившихся в один поток. Завершением является усиленная боль от раны, распространяющаяся по всему телу. Кое-как вылезаю из-под Димы, стряхиваю с бедер песок и обтягиваю одежду.
Смотрю на него, пытаясь ужалить взглядом, он же просто садится на песок и говорит:
– Мира, бери сына и поехали домой.
– Нет.
– Что, блять, за нет? – Дима скорее уговаривает меня, чем возмущается.
– Мои странные предпочтения в сексе нихуя не меняют. Ты разъебал ей голову! – ору я, задирая майку, не беспокоясь, что под ней ничего нет, кроме стянувшейся раны прямо на татуировке с девочкой в сигаретном дыме космоса. – Она была моей любимой, самой любимой! Ее всю нахуй разрезали, чтобы достать пулю. Вспороли ей глотку и грудь! Пять сантиметров от сердца, пять, сука, сантиметров!
Дима поджимает губы, но глаза не опускает. Вколачивает в меня свою вину, и я ненавижу его за это. Думает, что все так просто? Будет принимать всю ответственность, признает поражение и я его прощу?
– Мира, я больше не сорвусь, смогу держать себя в руках. Я уверен в себе.
– Рада за тебя, но на себе проверять не буду.
Даже не смотрю на него, хватаюсь за бок и кое-как иду к лестнице, чтобы подняться и выйти с побережья. Идти сложно не из-за боли, идти сложно из-за подкашивающихся ног.
Глава 24
Неделя, каждый день которой начинается с сожаления. Если хотела действительно разобраться в себе, то не должна была капать новых чернил в без того мутную воду. Что писать дальше не знаю, как дальше жить – тоже. Впервые ухожу смотреть морской закат без Мишутки: с ним в парке гуляет Диана.
Так больно и горько, что хочется кричать. Ненавижу я этот песок, что топит красивые босоножки, ненавижу ветер в лицо: от него будут шелушиться губы. Бледно-персиковое небо – слишком нежный фон для ворчащего серого моря. Дорожка бронзового солнца кривая, да и само море сегодня пахнет водорослями.
Да красиво здесь, красиво, это в моей голове сломался фильтр. Он влез даже сюда, где его никогда не было и не должно было быть. Каждый шаг по песку напоминает о вкусе песчинок, смешанных с его слюной на моих губах. На фоне морских брызг слышу собственные стоны, солнце дразнит исчезнувшим теплом, как и утерянные объятья, из которых я сбежала. Дима изгадил собой даже самое прекрасное место на свете. Теперь он и в моей голове, и снаружи, он везде и его так много, что я уже не могу…
Выбрасываю босоножки и прямо в платье захожу в море по колени. Холодно. Еще слишком холодно, чтобы купаться. Плевать на то, что ноги сводит и коченеют пальцы рук. Море вымораживает все мысли из головы, поэтому иду дальше. Я здесь в пятый раз, а в воду захожу впервые. Раньше только любовалась издали, даже не думая о том, чтобы стать его частью.
Уже в воде по грудь, черт, как холодно. Кажется, что ритм моего сердца и порождает эти громадные волны. Раз, два… Да к чему счет? Не думая ни о чем, ныряю с головой, но не плыву, а лишь падаю вниз. Тихо, темно и холодно. Внутри море не такое, как снаружи. Первая мысль, что пробивается сквозь скованный разум: оно совсем не страшное. Здесь спокойно, пусть и скоро мое сердце остановится от перепада температуры, ну или воздух закончится в легких. Здесь спокойно, как в пещере или под одеялом, куда спряталась с головой. Внутри не чувствуешь грозную стихию, которая способна убить. Внутри моря чувствуешь себя живым. Это тебе холодно, тебе не хватает воздуха, тебя подносит вверх и опускает вниз с каждой отчетливой волной. Ты здесь и сейчас – все просто. Все настолько просто, что, вынырнув, я смеюсь, пока не сводит челюсть.