Братья 2. За закрытой дверью
Шрифт:
– Ребенка бери и домой.
Когда мне кажется, что за его ненавистью проскакивает боль, появляется третий участник.
– Отпусти ее! Я сказал: отпусти!
Похоже, Андрей сам дергает Диму за плечо, что позволяет мне выскользнуть из так называемых объятий. Пока они испепеляют друг друга взглядом, отхожу на дрожащих ногах и поправляю задравшееся платье. Страшное предчувствие сушит горло, я безумно хочу, чтобы дверь снова оказалась закрытой.
– Пошел вон! – орет Андрей. – Даже подходить к Мире не смей!
Андрей направляется ко мне и тянет руку, видимо, чтобы удостовериться, что со мной
– Это ты отойди от моей жены, уебок! Плохо, сука, слышишь?! А так, блять, понятнее?!
В моей голове срабатывает сирена. Хочу орать и плакать, вместо этого стою с открытым ртом, хватая воздух. Дима наставляет на Андрей пистолет, его руку трясет, его самого покачивает от количества выпитого. На Андрея даже не смотрю, все жду, как рукой Димы убью ни в чем не виновного Андрея.
– Отошел нахуй! – кричит Дима, надрывая связки.
– Ты ебанулся?! – теперь кричу я. – Где ты взял пушку?! Опусти, придурок!
– Домой!
– Дима, блять!
– Я сказал домой!
– Андрей! – выбираю другую тактику.
– Мира, все хорошо, он не выстрелит. Дешевый трюк, пистолет наверняка не заряжен.
– Откуда ты знаешь?! – чуть не плачу я.
Андрей кажется уверенным, если и переживает, то хорошо это скрывает. Может, и не воспринимает происходящее всерьез, когда я мысленно вижу его в гробу.
– Опусти это дерьмо, ты не видишь, что пугаешь ее? – только сейчас Андрей повышает голос.
– Она моя, блять, моя! – вновь врывается голос Димы, его руку трясет еще сильнее.
– Я не намерен это терпеть. Ты не будешь угрожать мне оружием в моем же доме. Сам не уйдешь, значит выведут полицейские.
Как ничего не бывало, Андрей идет к повороту в другой коридор, видимо, за телефоном. Я задерживаю дыхание и глотаю страх.
– Стой на месте, уебок! – раздирает глотку Дима и наставляет пистолет на Андрея.
Андрей не слушает, он шагает. Вижу как в замедленной съемке этот чертов шаг и отчаянье, что он вызывает у Димы. Дима не контролирует ситуацию даже с пистолетом в руке. Он пьян и зол, он ненавидит меня и не победит Андрея. Что он делает, когда понимает, что проиграет? Он делает все, чтобы усугубить ситуацию!
– Нет! – кричу я.
Слышу щелчок, что-то внутри пихает меня вперед, пихает меня к Диме. Андрей – жертва моих ошибок, не ему принимать концентрат злости. До конца не понимаю, что произошло. Порыв признать, что вновь виновата я, проходит. Вытравливает абсолютно все из головы, даже страха какое-то время нет, есть только звук. Такой громкий, что заглушил все. Звук выстрела.
Смотрю на то, как глаза Димы расширяются до объема черных дыр, как пистолет медленно приземляется на пол. Только звон железа о мрамор включает в голове восприятие боли. Опускаю взгляд к пылающему очагу и вижу просто маленькую дырочку под грудью. Прикладываю руку. Тепло и влажно. Что это? Зачем-то переворачиваю ладонь к себе и удивляюсь красному цвету. Кровь? Это моя кровь? Почему красивое платье с дыркой и в крови? Почему?
Рот открывается, а звуков из него не выдавить. Смотрю то на дрожащие кровавые пальцы, то на в миг отупевшего Диму, то на Андрея, что замер и даже не дышит. У меня реакция будет самая яркая и громкая, потому что больно мне, а не им, во мне чертова пуля и мозг наконец-то выдает нужную реакцию. Больно так, что у меня подкашиваются ноги, ощущение, что прямо сейчас кто-то пытается выпотрошить ножом с острыми зубцами. В меня выстрелил Дима, пуля под грудью, может, вообще в сердце. Я вся в крови, она уже даже течет на пол. Я умираю, и дичайший страх выпускает из горла не то всхлип, не то крик.
– Мира, Мира, боже…
Первым рядом оказывается Андрей, он подхватывает меня сзади, чтобы я не рухнула на пол. Андрей не знает, что делать, он пялится по сторонам в поисках решения, в итоге просто садится на пол, давая опереться на его грудь. Да, он обнимает меня трясущимися руками, пытается что-то рассмотреть за потоками крови, в которой уже и его белоснежная рубашка, и весь мраморный пол. Но я знаю, что он не поможет. Мне никто не поможет, поэтому плачу. С рыданиями выходит не жалость к себе, не боль от огнестрельного ранения и не страх смерти, даже не обида на Диму, который все еще не может поверить. Мне горько, просто горько от всего и сразу, выделяется лишь одна мысль на всеобщем страшном фоне.
– Мира... Мира, зайка… Я не хотел…
С исказившимся лицом Дима ползет ко мне по моей же луже крови и тянет ко мне руку. Смотрю на руку, что еще недавно сжимала мою шею, оставляла синяки на лице, и вспоминаю его угрозы убить. Он же думал об этом, это не случайность, это убийство. Дима все ближе, теперь я чувствую свой проигрыш. Боролась, смирилась, вновь возненавидела, сбежала. Он догнал и уничтожил, он оказался сильнее. Моя реакция противоположна его. В пограничном с нервным срывом состоянии я выбираю спрятаться. Прячусь, прижимаясь к Андрею так близко, как только выходит. Чем ближе Дима, тем активнее перебираю ногами, чтобы отползти от него. У меня слетает одна туфелька, другая, как и босая стопа, скользит по крови, заставляя повторять толчки снова и снова, чтобы хоть немножко продвинуться вперед.
Картина страшная. Дима маниакально подползает, словно хочет помочь, а не прикончить. Я же истекаю кровью и ищу спасение у своего любовника на груди, хотя он ничем мне не поможет. В ответ Андрей только и может, что притягивать меня ближе к себе, заграждая всем телом доступ Диме. Вовсе прячу лицо в его рубашке, чтобы не смотреть на своего убийцу и плачу.
– Мира, тише-тише, я с тобой, – шепчет мне Андрей, гладя по головке.
– Я умру, да? – выдавливаю я.
– Нет, конечно нет. Что ты? Тебе просто надо в больницу. Все будет хорошо, я обещаю. Мира, любимая, ты не умрешь.
Даже Андрей не верит в свою ложь. Я слышу, как плохо ему удается проглатывать слезы. Я представляла в гробу его, в итоге это он меня туда уложит. Только сейчас реально понимаю, что такое смерть. Конец. Все закончится, абсолютно все. Я не хочу такого конца. Пусть ошибок в последнее время было слишком много, но я теперь не одна, я не могу бросить своего ребенка. Вот какой страх преобладает перед всеми другими, он душит даже боль. У Мишутки не будет мамы, и это задевает сильнее, чем тот факт, кто именно пустил в меня пулю. Не думала, что материнство перестраивает мозг настолько, что даже страх собственной смерти уступает страху за своего ребенка.