Братья Ашкенази. Роман в трех частях
Шрифт:
— Вив ля Франс! [182]
Поляки из провинции Познань крепили польских орлов к своим немецким фуражкам и выкрикивали патриотические лозунги Польши на ломаном польском языке, мешая его с немецкими словами. Они стали пользоваться большим успехом у польских девушек. Они заполняли католические церкви, они были везде и всюду.
Полное замешательство царило среди австрийских солдат. Побежденная страна расползалась по швам, как старая, латаная-перелатаная одежда. От нее отваливались куски. Брошенные на произвол судьбы, распустившиеся солдаты утратили всякое представление о дисциплине. Они захватывали и подчистую грабили интендантства, продавали за гроши оружие, опустошали полковые кассы. Они
182
Да здравствует Франция!
Больше всех пострадали евреи Восточной Галиции. Их домишки в местечках разрушили русские казаки, налетевшие на них в первые месяцы войны как саранча. Многие были сосланы, угнаны в Сибирь, в разные далекие города России. Был большой голод, эпидемии косили людей. Дома, куда так стремились вернуться десятки тысяч еврейских солдат, их не ждало ничего хорошего.
Некоторые молодые евреи пробовали вешать шестиконечные щиты Давида на свои австрийские фуражки, но солдаты-иноверцы насмехались над ними.
— Почему вы не едете в свою страну? — с издевкой спрашивали они. — Вы нам тут не нужны!
Еврейские солдаты постарше не вешали на себя никаких эмблем. Они хотели как можно быстрее совсем избавиться от военной одежды. Они были сыты войной по горло. Не сняв мундиров, они уже отращивали бороды и пейсы, как прежде, на гражданке. Они сутулились по обыкновению изгнанников, они ходили в синагоги молиться и изучать Тору. Весь тяжкий груз еврейского Изгнания снова ложился на их плечи, еще обтянутые голубым австрийским сукном. Все надо было начинать сначала: отстраивать свои гнезда, отыскивать валявшиеся на чердаках старые инструменты и браться за ремесло, чтобы заработать несколько крон, чтобы обучать детей, выдавать замуж дочерей, чтобы нести дальше бремя жизни. В синагогах, в хасидских молельнях, в бедных миньянах ремесленников они искали утешения, веры и надежды на Бога. Они молились Ему, просили Его, возносили взоры своих печальных глаз к Его небесам, на которых Он восседает и царит над всеми царями.
Однако война, ненависть, гнев не желали затихать. Старые распри между двумя народами, между панами и холопами [183] пылали ярким огнем. Каждый хотел править. Каждый хотел захватить, потому что кто ничего не захватывает, тот ничего и не имеет. И по еврейским улицам, над развалинами разоренных еврейских домов летали пули. Каждая из сторон призывала евреев присоединиться к ней, выступить против ее врагов.
Самая большая война шла во Львове, прямо посреди города. Армии расположились по разные стороны от линии фронта и вели перестрелки друг с другом. Еврейский квартал лежал между двумя позициями и подвергался обстрелам спереди и сзади.
183
Имеется в виду война между армией провозглашенной украинцами Галиции Западно-Украинской Народной Республики и поляками (октябрь 1918 г. — июль 1919 г.).
Молодые еврейские солдаты и офицеры австрийской армии создали собственную вооруженную милицию, чтобы защитить еврейские улицы от бандитов и грабителей, нападавших на них среди бела дня. Они, евреи, сохраняли нейтралитет в противоборстве двух наций. Таким образом они надеялись уберечь свой народ от гнева как победителей, так и побежденных. Но полякам претил еврейский нейтралитет. Они подписывали соглашения с евреями и их силами самообороны, одновременно натравливая на них толпы иноверцев, возводя на них наветы, призывая отомстить предателям жидам.
— Ну погодите, — грозили они, — пусть только войдут первые польские полки, пусть только они прогонят украинцев, тогда мы вам покажем, как держаться в стороне!
Эти угрозы обернулись реальностью. Из Кракова на Львов наступали «крокусы». Несколько дней на еврейских улицах шли перестрелки между воюющими армиями. Когда украинцы отступили, победители «подарили» еврейский квартал своим солдатам, предоставив его им для убийств и грабежа.
Солдаты и офицеры, старшие лейтенанты и учителя гимназий, чиновники и сестры милосердия, воры и проститутки, освободившиеся заключенные и христианские священники, монахи и женщины — все устремились на еврейские улицы.
— Ура! На евреев! Вырезать их! — кричал освобожденный народ и размахивал руками. — Повесить их за пейсы! Вытравить всех, как мышей!
Толпу возглавляли офицеры с солдатами, по офицеру на каждый десяток солдат. Они окружали еврейских милиционеров, разоружали их, командиров расстреливали, а остальных арестовывали, вязали веревками под дикий хохот толпы.
— Забить их камнями! — вопили женщины и плевали на связанных. — Сжечь их!
Затем победители окружили еврейский квартал.
С солдатской точностью, ровно в семь утра, польские легионеры поставили пулеметы и бронемашины вокруг Краковской площади, у Луковой, Синагогальной, Жулковской и прочих улиц, чтобы отрезать все пути из еврейского квартала.
— Огонь! — дали команду офицеры.
Затрещали пулеметы. Одни пехотинцы стреляли в окна, другие швыряли в них ручные гранаты. Из домов раздавались рыдания и крики боли. Они разносились в холодном утреннем ноябрьском воздухе. Солдаты смеялись.
— Ой-вей, гут, — передразнивали они евреев и продолжали забрасывать их гранатами.
Прошло немало времени, прежде чем офицеры дали приказ прекратить огонь и разослали патрули по домам. Каждый получил для обработки свой район. Главный штаб разместился в городском театре и руководил операцией. То и дело в театр-штаб прибывали посыльные; они рапортовали офицерам о ходе операции, получали новые приказы и возвращались на выделенные им участки еврейского квартала.
Соблюдая армейский порядок, патрули, по десять солдат во главе с офицером, ходили от квартиры к квартире. Ручными гранатами они взрывали запертые двери и, держа наготове револьверы и винтовки с насаженными на них штыками, врывались к евреям, которые с женами и детьми в страхе жались к стенам.
В богатых квартирах офицеры приказывали жильцам поднять руки вверх и обыскивали их. Деньги, часы, обручальные кольца, серьги, шелковые платья — все, что имело хоть какую-нибудь ценность, легионеры забирали.
— А ну, еврей, раскошеливайся! — кричали они.
Деньги они рассовывали по карманам. Вещи паковали в мешки, в одеяла, которые снимали с кроватей. Молодых женщин насиловали на глазах у их родственников. Старых били прикладами винтовок, выбивали им зубы, выкалывали глаза. Вырезали детей в колыбелях.
— Чтоб на развод не оставалось! — заявляли погромщики.
В бедных домах, где денег и украшений не было, польские легионеры поджигали постельное белье, бросали ручные гранаты. Когда, спасаясь от огня, люди открывали окна и выпрыгивали, солдаты расстреливали их из винтовок.