Братья Ашкенази. Роман в трех частях
Шрифт:
— Хайнц, — умоляла она его, ползая на коленях и припадая к его ногам, — сделай это ради твоей старухи жены, именем Господа нашего прошу…
Хунце трогали слова его старухи, но он не хотел уступать.
— Они все хотят получить готовеньким, — кипятился он, — всего достичь моими руками. Пусть сами чего-нибудь добьются, собственными усилиями. Я для них, этих лоботрясов, и так сделал достаточно.
Когда в доме стало совсем невыносимо, Хунце попытался посоветоваться с людьми, но никто не предложил ему ничего дельного, все дипломатично держали язык за зубами и только по-военному поддакивали «яволь» в ответ на каждое его слово. Хайнц Хунце плюнул и один, без кареты и слуги, отправился в контору к своему управляющему реб Аврому-Гершу Ашкенази, чтобы обсудить ситуацию с ним, как он всегда поступал при принятии важных деловых решений. Реб Авром-Герш, как обычно, очень спокойно и вальяжно выслушал речь старого Хунце, все его грубые
— Сколько это будет стоить, герр Хайнц?
— Жирную сумму, — сказал Хунце, — добрых несколько десятков тысяч.
— А что это даст? — пожелал узнать реб Авром-Герш.
— Да ничего, — сказал Хунце.
— Тогда что же это за дело? — подвел итог обсуждению данной темы реб Авром-Герш.
Старый Хунце отправился к себе домой с твердым решением не давать за баронский титул даже ломаного пфеннига.
— Больше ни слова об этом! — приказал он, стукнув по столу своей волосатой жилистой рукой.
И во дворце Хайнца Хунце началась война.
Глава двадцать вторая
Совсем иное мнение, чем его отец, имел относительно баронского титула для семьи Хунце Симха-Меер, женатый сын реб Аврома-Герша, владелец ткацкой мастерской, производящей женские платки.
Хотя он редко заходил к отцу с тех пор, как получил от него пощечину за отказ сидеть и учить Тору, он тем не менее знал все, что делалось в доме реб Аврома-Герша и его конторе на Петроковской улице, при подъезде к мануфактуре Хунце. Он знал это и от слуг, работавших у отца, и от бухгалтера Гольдлуста, и от своих сестер, которых он часто приглашал к себе, чтобы разузнать о делах отца.
Симха-Меер не был близок с сестрами. Прежде он никогда с ними не встречался и вообще редко с ними разговаривал. Но теперь они были ему нужны. Хотя он и жил сам по себе и сам по себе производил женские платки в своей ткацкой мастерской, он продолжал следить за всем, что происходило в отцовской конторе. Он знал, какие сезоны были для отца хорошими, а какие плохими. Кто из провинциальных купцов был с ним честен, а кто его надувал, какие товары у реб Аврома-Герша шли хорошо, а какими покупатели брезговали. Он даже знал баланс отцовской коммерции. И имел по поводу нее собственное мнение. С детства его тянуло к конторе реб Аврома-Герша при фабрике Хайнца Хунце. Правда, отец всегда гнал его оттуда, велел своим людям, чтобы они его не впускали. Но чем больше реб Авром-Герш его гнал, тем больше Симху-Меера туда тянуло. Так это было в детстве, не изменилось и теперь, хотя он и обрел самостоятельность.
О, Симха-Меер проворачивал прекрасные сделки с тех пор, как полностью завладел ткацкой мастерской. Помимо производства женских платков он очень удачно торговал — покупал и продавал хлопок и шерсть, время от времени отхватывая хорошие куски при таких перепродажах. Своим быстрым умом он мгновенно просчитывал торговые комбинации и понимал, когда надо купить, а когда продать. При этом он был достаточно умен, чтобы держаться на известном расстоянии, не слишком рисковать и не все ставить на кон. В последнюю минуту он мог передумать и отступить подальше от края обрыва, чтобы не упасть. Ему везло в Лодзи, в этом растущем городе, который он знал вдоль и поперек. Он рос вместе с ним. Ему, Симхе-Мееру, не на что было жаловаться. Вложенные им в дело десять тысяч рублей за несколько лет окупились с лихвой. Он совсем не жалел, что не послушал отца и не остался в молельне изучать Гемору. Он был уже хорошо известен среди купцов и фабрикантов, что помельче. Но он не собирался почивать на лаврах.
Симха-Меер никогда не был приверженцем ручного труда. Будучи настоящим лодзинцем, он знал, что этот город принадлежит пару и фабричным трубам. Он взял ручные станки, но для него это был только мостик на другой берег, только леса, необходимые для постройки здания. Когда здание готово, леса разбирают и выбрасывают. Он, правда, мог бы и сейчас перейти к пару, к маленькой фабрике, где вместо ручных станков работали бы паровые, он мог бы постепенно увеличивать число станков, день за днем совершенствовать производственный процесс, пока его фабрика не стала бы большой, с высокими трубами. Но на это у Симхи-Меера не было времени. Он не мог ждать. Он хотел сделать рывок, гигантский скачок сразу, не свернув себе, однако, шеи. Он хотел взять город хитростью, проникнуть в его величайшую твердыню. Брать стены штурмом он не мог. Слишком маленьким и ничтожным был он со своими несколькими десятками тысяч, чтобы штурмовать высокие стены больших фабрик. Но Симха-Меер знал из святых книг, что маленькая моль, проникнув в платяной шкаф, бывает сильнее большого платья, что искра может спалить огромный дом, если найдет, как в него пробраться.
Он метил высоко, этот юноша из Лодзи. Его плутоватые глаза всегда устремлялись к вершинам самых высоких фабричных труб. Выше всех труб поднимались в грязное небо Лодзи трубы фабрики Хайнца Хунце. Правда, фабричная цитадель Хунце была громадной, поистине гигантской для коротких ног Симхи-Меера. Но в этой крепости обнаружилась брешь, лазейка, через которую можно было в нее попасть, — контора его отца. Симха-Меер взволнованно примеривался к этому большому, несовременному, набитому товарами складу. Отец вел дела слишком солидно и старомодно. Старик Хунце был доволен своим управляющим. Реб Авром-Герш был так же солиден и осторожен, как сам Хунце, не лез на рожон, не занимался показухой. Но Симха-Меер смотрел на вещи иначе, не так, как старый фабрикант. Он понимал значимость поста генерального управляющего на крупнейшей фабрике Лодзи. Он видел, что можно сделать на таком большом предприятии, будучи молодым и решительным и имея возможность развернуться. Если бы его только допустили, он бы задал перцу. За самое короткое время он вывел бы дело на высочайший уровень. Прежде всего он показал бы Хунце, чего можно достичь на его фабрике. Но отец не хотел дать ему этот шанс. Он гнал его из своей конторы так же, как раньше, когда Симха-Меер мальчишкой пробирался в нее.
Симха-Меер ничего не мог с этим поделать. Он знал отца, знал его упрямство и старался как можно реже попадаться ему на глаза. Но в то же время он не упускал из виду фабрику Хунце. Он всегда придерживался правила, почерпнутого им из святых книг: пусть каравай уносит течением — когда-нибудь он может к тебе вернуться. При каждом удобном случае Симха-Меер расспрашивал всех, кто был близок к коммерческим делам отца. Больше всего он узнавал от сестер, которые жили со своими изучавшими Тору мужьями на содержании реб Аврома-Герша и не знали, как убить время. Они приходили к Симхе-Мееру и рассказывали о каждом госте, прибывшем в дом, о каждом купце из России, о каждом комиссионере, коммивояжере и маклере. Среди всяких мелких новостей они доложили своему брату и о визите Хайнца Хунце в контору реб Аврома-Герша.
Симхе-Мееру сразу же стало ясно, что вперемешку с глупостями его болтушка сестра сообщила ему важную новость.
— Хунце, — переспросил он ее, — сам Хунце, говоришь, был и советовался с отцом?
Больше он ничего не слушал из того, что она рассказывала. Как талантливый следователь, способный извлечь ценную информацию из, казалось бы, пустых и никчемных свидетельских показаний, Симха-Меер быстро выловил главное из речи сестры, и его голова усиленно заработала.
В отличие от отца, он не взвешивал выгоды от баронского титула для семьи Хунце, не прикидывал, во сколько он обойдется фирме и что даст. Он знал жесткую властность Хайнца Хунце и понимал, что переубедить старика не удастся: у него есть личные пристрастия к вещам и людям и он не потерпит нововведений. Хунце ценит его отца и никогда не возьмет другого генерального управляющего, даже если ему предложат за это целое состояние. Но Симха-Меер знал и то, что Хайнц Хунце стар, что он не будет жить вечно и что глупо строить планы относительно старого человека, который не сегодня-завтра покинет этот мир, оставив после себя наследников, молодых и современных. Симха-Меер был уверен, что надо держаться тех, кому принадлежит будущее. Его отец этого не понимает. Он ставит на старого Хунце, словно тот лишь в начале жизненного пути. Он даже не пытается наладить отношения с будущими наследниками. Наоборот, он делает все возможное, чтобы они его возненавидели. Вот, например, теперь он посоветовал старому Хунце не давать сыновьям ни пфеннига на баронский титул, которым сыновья Хунце просто бредят. Симха-Меер посмеялся над этим.
Нет, отец не годится для новой Лодзи. Он был хорош раньше, когда все в городе шло по-домашнему, обывательски, уютно. В новой Лодзи, шумной и растущей, нет места для такого типа евреев, как его отец. Покуда жив старый Хунце, он будет на плаву. Но Хунце не вечен. Он уже стар. А его наследники не захотят держать при себе столь старомодного генерального управляющего. Они его тут же вытурят и возьмут нового человека, современного, расторопного. Нехватки в желающих не будет. Их найдутся тысячи. Было бы большой ошибкой отдать это место чужаку, который придет на все готовое. Такой пост должен остаться внутри семьи. Если бы отец это понимал, он сам бы попросил Симху-Меера войти в дело. Ведь отец уже, не сглазить бы, пожилой еврей. Пора бы ему перестать так тяжело работать — голова у него уже не та, да и сил меньше. Но он упрям, как все пожилые люди. Он не подпускает сына к себе. Не желает видеть его в своем деле. Поэтому он, Симха-Меер, должен сам позаботиться о том, чтобы дело не выскользнуло из рук. Правда, пока жив старый Хунце, путь ему на эту фабрику закрыт. Хайнц Хунце высоко ценит стариков, а молодых даже видеть не хочет. Но с его сыновьями надо свести знакомство как можно раньше, подготовить почву для будущего сотрудничества.