Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник)

Валин Юрий Павлович

— Двое здесь, один подальше. Да уж очень нехороши, — прошептал Герман.

— То-то я смотрю — лошади беспокоятся. Витке лучше не ходить?

— Это уж точно. Лучше мы без нее блевать будем.

Из-за ствола показалась тень. Парни вскинули винтовки, чуть не зацепив друг друга.

— Я думаю — какие олухи здесь болтаются, лясы точат? — злобно прошептала тень с весьма узнаваемыми интонациями. — Как пить дать, кто-нибудь из вас от меня дырку во лбу заработает. Я что приказывала?

— Надолго

вы пропали, — прошептал Герман. — Вдруг планы изменились?

— Думаете, я золото выковыряла и деру дала? Да пропади пропадом это золото гнойное.

— Да вы что, Екатерина Григорьевна? С золотом успеется, — встрял Пашка. — Ужин почти готов. Слюноотделение началось.

— Какое, на хер, слюноотделение? — с тоской пробормотала Катя. — Я уже сама словно заживо гнию. Сейчас вывернет. Сроду столько на трупы не любовалась.

— Да, попахивает от вас, — озадаченно признал Пашка.

— Я те дам, «попахивает»! Сейчас раздену и одежду отниму, все равно завтра в лагере будешь загорать. Вот мразота гоблинская, а не раскопки. Вы хоть догадались воды принести? Я бы сейчас за горячий душ и шампунь все золото отдала, да еще и из своего жалованья приплатила…

Катя сидела, закутавшись в шинель. Кое-как выстиранную одежду развесили у костра. Кушала предводительница на редкость вяло, хотя грибной бульон вышел густым и ароматным.

— Да, господа гвардейцы, на этот раз я вляпалась. По самые уши. Даже глубже. Метра четыре копать придется. Это не считая верхнего уровня, с жильцом, — предводительница жалобно сморщилась. — Уж казалось бы, не жизнь у меня, а помойка. Так нет, дальше все грязнейше и грязнейше…

— Мы поможем, — неуверенно заверил Пашка.

— Обязательно. Диспозиция такая: с рассветом все рассасываетесь на исходные. Вита и Прот — вам эта сторона и лагерь. Патрулировать и охранять. Грибы — не отходя с поста. Павел — обойдешь лесом и патрулируешь с той стороны. К этой сраной поляне ни одна душа не должна незамеченной подойти. Я хочу спокойно работать. Герман Олегович — вам дозор непосредственно у места эксгумации. Ну и техническая помощь в случае необходимости.

— Если конкретнее? — осведомился Герман.

— Если я подорвусь, а лопата уцелеет, подойдешь и прикопаешь то, что от меня останется, — весьма свирепо пояснила командирша. — Еще вопросы будут?

— Виноват, — Пашка поерзал. — Два вопросика, Екатерина Григорьевна. Що такое эксгумация? И почему непременно Герман с вами остается? Я, не в обиду господину прапорщику будет сказано, с лопатой получше знаком. Опять же мышечная масса…

— Ты свою мышечную массу применишь, если я благополучно до золота докопаюсь. Натаскаешься, будь здоров. Так что потерпи. А что такое эксгумация, ты меня лучше не спрашивай. Всё, я в бричку спать пошла. Потом как-нибудь экипаж отскребете от ароматов.

* * *

Герман сидел за указанным деревом. Обозревал опушку, иногда поднимал бинокль

и поглядывал на согнутую фигуру командирши. Катя уже часа три ковырялась у могилы, преимущественно не поднимаясь с четверенек. Что она конкретно делает и как выдерживает — прапорщик понять и не пытался. Даже до его сосны иной раз долетала такая волна смрада, что Герман не выдерживал и прятал нос в ворот шинели. День выдался пасмурный, но дождя пока не было. Страшно подумать, если бы пекло солнце.

Два раза Катя подходила — нижняя часть лица закрыта косынкой, глаза отстраненные, сосредоточенные. На руках изящные темные шелковые перчатки, извлеченные из того же бездонного саквояжа (Витка как увидела, так рот и открыла). Еще на командирше была повязана, на манер рабочего фартука, тряпка из распоротой темной юбки. Катя пила воду из бутылки, но беседовать желания не изъявляла. Прапорщик ее понимал — несло от девушки изрядно, да и лицо у командирши было бледнее бумаги. Екатерина Григорьевна возвращалась к могиле. Герман оставался разглядывать опушку и слушать трели игнорирующих смрад зябликов.

Когда Катя подошла в третий раз, ее ощутимо пошатывало. Плюхнулась на влажную хвою, привалилась спиной к дереву. Герман постарался не отшатнуться.

— Знаешь, прапор, мертвый человек — чертовски токсичная вещь, — пробормотала амазонка, прикрыв глаза. — Что, несет от меня, как от зомби? Я уже ничего не чувствую. Дерьмо полное, никак не могу справиться. Устроил головоломку гондон деблоидный. Поймаю — живым похороню. Бля, может, «жмурика» веревкой сдернуть? Так нет у нас хорошей веревки. Вожжей не хватит, да и куда мы без вожжей?

— Екатерина Григорьевна, — Герман старался говорить разборчиво — от Кати шло такое амбре, что глаза слезились, — Екатерина Григорьевна, пойдемте отсюда. К дьяволу это золото. У нас его с таким запахом все равно никто не возьмет. Поедемте. Нехорошее мы дело затеяли.

— Нет уж, прапор. Теперь уже смысл не в задании и не в личной выгоде. Принципиально и идейно меня зацепило. Идейность — страшная вещь. Пашка может подтвердить. Не буду я прогибаться под какого-то урода, подкрепленного парой мертвецов, — Катя тяжело встала. — Тьфу, черт, покурить бы. И что из вас никто не курит? Слушай, прапор, ты бы посты проверил. Я и так копошусь чуть жива, а тут еще твои взгляды соболезнующие спиной чувствую. Пойди, прогуляйся. У нас там, считай, дети. Мало ли что.

— Они взрослые дети, — сказал Герман.

— Все мы взрослые дети. Так и помираем детьми, — командирша побрела обратно к могиле.

Посты Герман проверил. В лагере все было спокойно. Прот и Вита хозяйничали, поочередно патрулируя лощинку у болотца. Вооружены патрульные были «маузером» с пристегнутым кобурой-прикладом, что весьма мешало собирать грибы. Крошечные сыроежки после дождя перли десятками.

— Вы осторожнее собирайте, — строго сказал Герман, — следов оставлять нельзя.