Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник)
Шрифт:
— Да я понимаю. Только как мы такую тяжесть протащим?
— Официально. Как шрифты для подпольной типографии.
— Что вы, Екатерина Григорьевна, они первым делом в мешки полезут. Я этот народ знаю.
— Сдадим под расписку. Опечатанными, — Катя похлопала по карману. — Не хмыкайте так презрительно, Герман Олегович. Мы с вами нынче от лица ЧК работаем. С нами шутки плохи. За нами тень Феликса Эдмундовича маячит, пусть он пока будет здоров. Так что нечего торчать столбами.
Пашка запрягал. Герман выкапывал «шрифты». Командирша возилась с мешками, навешивая бирки.
— От чьего лица опечатываете? — мрачно поинтересовался Герман.
— Ломбард № 5, — Катя озабоченно капала
Нельзя сказать, чтобы Пашке так уж понравилось. Особенно когда оружие и тяжелые мешки сдавали. Каптенармус, правда, шутил, когда номера записывал, с ходу предложил один «маузер» на «веблей» [103] поменять. Редчайшая штука, с клеймом английской королевской короны. Катя посулила один «маузер» на ящик патронов и два запасных диска для «льюиса» сменять. Вообще, командирша выглядела веселой, подшучивала. Это малость успокаивало.
103
«Веблей» (Webley) — револьвер производства английской фирмы «Webley&Son».
Лошадей погрузили в вагон в хвосте поезда. Пашка помогал заводить. Было грустно — свыкся, лошадки хорошие. Добротную бричку, что оставляли у насыпи, тоже было жалко. Уж подумывал, как бы на паре лошадок домой заявиться. Теперь-то тю-тю упряжка.
Пашка рысцой добежал до броневого вагона, откуда махала Катя. Бойцы подхватили за руки, втянули вовнутрь. Паровоз уже дал гудок, лязгнули тяжелые сочленения бронепоезда.
— Проходи, братва, располагайся.
В узком каземате, у бойницы со снятым пулеметом, стояли грубо сколоченные трехэтажные нары. Улыбался Прот. Мигом за шею уцепилась смеющаяся Витка:
— Ой, здоровий, Павлушка!
— Садитесь, — сказала Катя. — В тесноте да не в обиде.
Последним в узкое пространство втиснулся мрачный Герман. Витка церемонно протянула ему ладошку:
— С возвращением, Герман Олегович. Не скучали? А я так дюже.
— И мы скучали, между прочим, — Герман неуверенно улыбнулся. — Какая вы нарядная, Виточка.
Девчонка в наряде сестры милосердия действительно выглядела как-то иначе. Куда тот заморыш оборванный делся? Ну держись, ваше благородие.
— Все живы, все веселы, — уже хорошо. Переходим к текущим делам, пока никто посторонний не влез. Во-первых, куда ты, товарищ Павел, башку сунул? И кто вас учил таким тряпьем головы заматывать?
В дверь отсека без стука сунулся короткошеий боец в кожаной тужурке, под которой виднелась голая потная грудь. Махнул котелком:
— Катерина, я вашим хлопцам каши приволок. Небось, голодные? Пойдет?
— На таких, как ты, Степан, мир держится, — проникновенно заявила Катя. — Заваливай, как свободен будешь. За жизнь поговорим.
— А то! — боец щербато оскалился и исчез.
Пашка заглянул в котелок, полный гречневой каши с мясом, переглянулся с Германом.
— Екатерина Григорьевна у нас в авторитете, — пояснил Прот, протягивая две новые ложки. — Хорошо живем, товарищи революционные разведчики.
Троцкого было жалко до слез. Пашка его живьем ни разу не видел, но слыхал рассказы доброй сотни людей, которые были с вождем знакомы и с восторгом отзывались о Льве революции. Мотор, неутомимый пламенный мотор революции. Без него худо будет. Удержимся, спору нет, но нажмет буржуазия. И насчет перемирия народ сомневался. Обманут беляки, дипломатия у них изворотливая, столько лет врать учились. Разве им доверять можно? Хотя передых тоже нужен. В этом вопросе все бойцы сходились.
Пашка сидел с пулеметчиками у приоткрытой бронедвери. За день броневой металл нагревался так, что к любому сквознячку команда как к стакану самогона тянулась. Свободные бойцы разговаривали о будущем — как оно повернется, когда Петлюру раздавят? Пашка чувствовал себя своим, братва приняла без вопросов.
— Ну, Павлуха, че разведка-то думает? Куда дальше развернемся?
— Ну, нам в лес по прямому проводу брякнули, что на север ударим, — Пашка усмехнулся. — Или на юг. Я вот думаю, что конкретно командованию посоветовать. В таком деле с кондачка не решишь.
— Вот прицепливые, что вы хлопцу покою не даете? — захохотал Степан. — Служба есть служба. Знаешь не знаешь — молчи в тряпочку.
Степан был замом по пулеметной части командира бронеплощадки. Кривоногий крепыш питал огромное уважение к Катерине, а заодно и ко всей ее группе. Видать, успел повидать командиршу в деле. О произошедшем в городе, о гибели товарища Троцкого со всем штабом переговорщиков говорили смутно. Пашка не выспрашивал. Во-первых, народ себя винит, многие из команды бронепоезда непосредственно в отряде охраны переговоров состояли. Во-вторых, Пашка в глубине души опасался вызнать, что Катерина к тому делу руку приложила, — с нее станется, для нее ни красных, ни белых особо не существует. Свою правду командирша гнет. Хотя про ее охоту на петлюровских лазутчиков болтали много, да с такими фантастическими подробностями, что опять-таки не до конца верилось. Но то, что Катерина гайдамаков люто ненавидит, Пашка и раньше отлично знал.
Впрочем, петлюровцев сейчас вся братва была готова голыми руками душить. На головной бронеплощадке «Товарища Троцкого» ехали деникинцы — двенадцать белых харь во главе с генералом Хомовым. Генерал был натуральным — пузатый, злой, глазами так и сверкал, но пасти не разевал. И то правда, беляки были не робкого десятка, ехать в окружении идейной коммунистической команды не робели и даже выползали на кратких остановках прогуляться вдоль поезда. Вышагивали вызывающе аккуратные, в своих черных гимнастерках, в нашивках и погонах с полковыми вензелями, с цацками на груди за «Ледовый поход» и прочие «победы». Держались смело, и задевать их команде «Товарища Троцкого» было категорически запрещено. Ну и не задевали, успеется. Сначала на Петлюру нажмем, пусть и беляки со своей стороны помогут, хоть какая от них польза.
Вообще-то, группа Катерины была вроде беляков, и даже хуже — офицерскому племени хоть личное оружие оставили. Однако Пашка освоился быстро, и то, что на поясе и плечах ничего не болтается, хоть и непривычно, зато двигаться куда легче. Глупо, конечно, в любой момент комиссару шифровку доставят, и хана. Только все равно чувствуешь себя среди своих. Пусть и под арестом — на остановках больше чем двоим из «своей» будки одновременно выходить не полагалось. Двое чекистов все время рядом в каземате сидят, приглядывают. Только бежать из «разведчиков» никто не думает. Кормят, как и всю команду, на остановках можно в вагон-конюшню смотаться — Пашка уже договорился с конюхами, что гнедую перековать нужно. В общем, жить можно. И Катерина как рыба в воде, сразу видно — красные звездочки ей глаза не колют. Прот весел, прямо не узнать. Герман, конечно, зубы стискивает, да его Витка опекает. Даже прогуливаются вместе. Бойцы зубоскалят, но без злобства. Мол, ишь, самого ободранного девка выбрала для себя откармливать. В Германе действительно бывшее «благородие» узнать трудно — загорелый, драный, очки и те почти не надевает. Снаружи перековался, внутри еще не совсем.