Братья и сестры в Реестре
Шрифт:
Круги под мышками и на спине дополняли картину самоистязания. Но Кондратий очень любил здоровый образ жизни, правда, в основном с безопасного расстояния.
На улице несмотря на самый конец октября было немногим около пятнадцати по Цельсию — всё благодаря Стене и Пологу. Парниковый эффект однако. Но уже через две недели ожидались заморозки и, как следствие, начало отопительного бисезона — а это значит, что температура в полисе поднимется до двадцати градусов.
Впрочем, Кондратию сейчас было скорее жарко, чем прохладно.
Задыхающегося попа догнали двое: длинные, с недобрыми
— Отец Кондратий.
— Савл и Илия? Рад вас зрить. Вы по делу или просто пробежаться?
— Не к лицу служителю божьему телесами трясти, — буркнул Илия.
— Паства зубоскалит, — пробасил Савл, — Я бы на вашем месте, святой отец, поостерёгся давать пищу для насмешек. Извините за прямоту.
— Реестр простит. Зато можно спокойно поговорить, — пыхтел красный как рак Кондратий, — Что с нашим делом?
— Взрывчатку в аналой митрополита братья заложили. Сработает дистанционно — по звонку голофона.
Кондратий засомневался.
— Не рановато ли? До выборов ещё неделя. А вдруг настоятель или служки найдут?
— Упаси Реестр! Митрополит Илларион уже и нос свой толком разглядеть не может. А братия до того расслабилась, что в православном кафедральном соборе пылищи на иконах с полпальца. К тому же, брат Панхарий — бывший сапёр. Дело знает как свои три пальца.
Илия засмеялся. Так мрачно, будто предавал анафеме. Савл продолжил:
— Так что не поддавайтесь тревоге, Владыко. По-моему, Панхарий старый деревянный крест с аналоя снял, а вместо него такой же поставил — но заминированный. Подмену заметит только профессионал.
— Хорошо.
— Реестровой помощью.
— А как дела у тебя, Илия?
— Наши прихожане подготовлены. В обещанное чудо поверили. Истово ждут. Молятся.
— Что думаешь насчёт, — Кондратий повертел на языке ненавистное слово, — православных?
— Будут деморализованы или взбесятся. А скорее — и то и другое.
— Славно. Сим повелеваю дело наше реестроугодное привести в исполнение на следующий день после выборов, — Кондратию еле хватило дыхания на столь длинную фразу, — То есть шестого ноября. Праздник. Гуляния. Народ в приподнятом настроении. Эффект получится… взрывной.
Кондратий расхохотался над своей дурацкой шуткой и чуть не свалился от приступа одышки.
Бегуны-монахи одесную и ошую72 от митрополита Церкви Реестра (Московского патриархата) захихихикали, лебезя. Бежали неумело, вскидывая ноги. Громко топали по асфальту. Взметали опавшую листву. Рясы задирались и опадали.
Митрополит Кондратий задумался. Он нахмурил брови и пожевал губами, словно демон гордыни на секунду ослабил хватку, и прежний Кондратий, молодой и чистый, спросил звонким голосом: а точно ли задуманное во славу Реестра а не во славу твою?
И стоит ли замышлять зло против Церкви, которая тебя, дурака, выпестовала и отправила в почти свободное плавание?
На встречном голоплакате хлыщ в жёлтом пиджаке взвешивал на одной руке золочёный фолиант, а на другой — самый современный голопланшет. Он шевелил губами, а рядом вспухало комиксное облачко с анимированной надписью: «Меняем старое на новое. Скидка до 10 000 многорублей».
Кондратий воспринял рекламу как знак и всё так же на бегу провозгласил:
— Вот и славно. До освобождения нашей юной Церкви осталась неделя, братия. Всё во славу твою, Великий Реестр. Помоги рабам своим и благослови на деяния во имя Твое!
***
Глава 13. Река судьбы
Прямое включение
Новомальвиновка — Воронежполис — ОктоМосква, 2049, 8 сентября
Властный мужчина направил к стене осоки судёнышко с отключённым двигателем и бросил якорёк.
Он закрепил в носовых излучинах собственноручно изготовленные держатели. Потом разложил углепластиковый периметр голоэкрана с серебристой полоской во всю длину рамки. Затем неторопливо привинтил его к держателям.
Получилась конструкция, навевающая ассоциации с автокинотеатром. Порывы влажного ветра колыхали стену рогоза, осоки и даже, кажется, крапивы. Квакали краболягушки. Лодка с рамкой голоэкрана на носу покачивалась на ленивых речных волнах.
Немного повозившись, патриарх достал из специального футлярчика золотисто-чёрный телескопический спиннинг и подцепил на крючок наживку из жестяной коробочки. Какую, неважно — уже год клевало практически на всё. Потом раздвинул конструкцию и забросил снасть в реку.
Мужчина очень ценит размеренность и ритуалы. Всё в его жизни должно быть обставлено как следует и обрамлено правильными действиями. И тогда всё сложится наилучшим образом. Он садится на заднюю лавочку. На нём охряной защитный костюм, на груди которого странный белый знак: внутри шестерёнки — кулак с зажатым вертикально гаечным ключом.
Мужчина обречённо вздыхает и включает голоэкран.
Половину занимает видеотрансляция с видом на длинный стол, за которым, уткнувшись в голостолы, скучают семь Великих арбитров — центральная власть многополиса Российская Конфедерация. Напротив — еще один стол с представителями Корпоративного совета. Среди десятка финансовых воротил современник Олега узнал бы разве что дряхлых Дерипаску и Воложа. Остальные известные современнику лица, к сорок девятому году умерли от старости или отошли от дел. Нижняя часть экрана включает в себя пятьдесят шесть строчек, и Патриарх знает, что при нажатии на каждую в маленьком экране появится в полном составе Верхняя палата соответствующего полиса.
— Дамы и господа. Вы знаете, я не люблю вмешиваться в ваши дела. Крайне редко участвую в прямых включених. Но сейчас это вопрос жизненной необходимости. И я воспользовался своим правом советника и секретаря, — тихо молвил рыбак.
И лица на экране замерли.
Зачем сломали?
— Если позволите, я бы хотел актуализировать для себя текущее положение дел в стране, — секретарь-советник позволил себе устаревшее слово, которое все давно старались забыть. Просто потому, что мог себе позволить всё, что считал естественным и правильным. — Вы не могли бы ввести меня в курс дела, дамы и господа?