Братья: Кирилл и Мефодий
Шрифт:
Через два года Константин возвращался в столицу из новой поездки. Рядом ехали два его помощника, следом двигался большой отряд. Вместе с вооруженными всадниками тащились на мулах изможденные люди.
И когда показались вдалеке стены столицы и купола родной Софии, принялись они счастливо креститься. Это были пленные греки. Теперь Константин возвращал их домой из арабской неволи.
Логофет Феоктист послал Константина к арабам.
— Во-первых, ты вызволишь наших пленных людей. Во-вторых, поддержишь христиан, которых
Спутники Константина ехали по арабскому городу, тесно прижавшись к своему начальнику. Константин был моложе многих из них, но боязни он не выказывал.
— Смотри, гадости какие на дверях нарисованы! — шептались спутники.
И правда, на некоторых дверях были намалеваны отвратительные чудища, адовы твари, всяческие непристойности.
На диспут собрались самые ученые из мусульман, умудренные в астрологии, геометрии и других науках. Бородатые старцы в чалмах, они радовались молодости своего противника.
И конечно, первый вопрос был о тех непристойных чудищах на дверях домов.
— Какой в них смысл углядел молодой христианский философ? — спросили старцы, усмехаясь.
— Я увидел эти демонские образы на некоторых дверях сразу, как только въехал в ваш город, — ответил Константин. — Полагаю, что в домах тех живут христиане, демоны же бегут прочь из них. Зато внутри домов, где нет таких знаков, свободно живет все, что противно человеческому разуму.
Мусульманские мудрецы уже не усмехались — в присутствии эмира молодой иноземный противник сразил их в самом начале диспута.
А когда Константин стал цитировать наизусть святую книгу — Коран, да еще на арабском языке, все поняли, что он знает тонкости мусульманской религии не хуже собравшихся старцев.
Эмир засмеялся, махнул на своих мудрецов рукой и приказал прекратить спор.
— Мы убедились, что уважаемый посол богат пищей духовной, теперь пусть он убедится, что мы не менее богаты пищей земной, — сказал он, приглашая Константина на обед.
За обедом эмир еще раз высказал восхищение тем, что Константин хорошо говорит по-арабски.
— Лишь редкий образованный из арабов способен высказываться так красиво, как ты. Если юные из вас настолько умудрены знанием, что можно сказать тогда о ваших учителях!
Весь следующий день Константин обсуждал с эмиром договор о перемирии и торговле.
Рядом сидели писцы. Они записывали пункты договора на двух языках: греческом и арабском.
— Уже третий день я удивляюсь твоему здравомыслию. Можно подумать, что ты всю жизнь составлял подобные договора, — сказал эмир, когда писцы поставили последнюю точку. — Сначала я решил, что ты преуспел лишь в философии. Теперь я должен сказать, что и практические дела ты вершишь успешно. Сколько платит тебе твой царь за службу? Не подумай, что это лишь любопытство. Я готов платить тебе втрое больше, если ты перейдешь на службу ко мне. Ты будешь окружен почетом, известностью.
Такие случаи были. Даже один из учеников Льва Математика поступил на службу к арабам.
— Ты образованный человек и наверняка знаешь, что Александр Македонский предпочитал казнить перебежчиков, — ответил Константин.
— Твой ответ достоин человека твоего звания, — проговорил эмир.
По договору Константин получил бывших рабов, а теперь снова свободных граждан Византии.
Они приближались к родной столице, и каждый был счастлив. Освобожденные греки продолжали креститься на купола Софии и утирали слезы умиления. Воины радовались концу опасного похода — арабы, о которых рассказывали столько страшного, не изрубили их на куски и не бросили на съедение шакалам.
Константин и сам радостно смотрел на городские ворота — ему, руководителю посольства, было трудней всего.
Наконец и городские ворота они проехали.
И тут на пути им попалась большая компания гуляк. Молодые сытые парни, дети зажиточных ремесленников, пели развеселые песни, окружив человека в одежде священника.
Но странное дело — священник не бранил их, он сам распевал с ними, а желающих окроплял уксусом вместо святой воды.
Всадники из свиты Константина хотели было схватить эту компанию, отвести всех к эпарху, но Константин приказал не вмешиваться.
Они уже приближались к площади Константина Великого, когда им встретилась совершенно странная процессия.
Процессия эта запрудила всю улицу, издалека слышалось ее нестройное развеселое песнопение.
Впереди шел придворный шут в одежде самого патриарха. Он гримасничал, нелепо подпрыгивал, и края одежды волочились у него по земле.
Следом за ним брели одиннадцать человек из дворцовой гвардии. Они были одеты в одежды константинопольских епископов: в ризах, шитых золотом. Следом шла толпа из придворной челяди, переодетая в костюмы священников и дьяконов. Их окружали городские пьяницы, а в середине всей группы возвышался возничий Василий. Время от времени он нагибался к человеку в одежде императора, доставал из сумки, висящей у того на поясе, деньги и бросал их в толпу.
На этот раз не выдержал и сам Константин. Он подъехал к толпе ближе.
— Кто дозволил вам гнусный маскарад? — крикнул он ближайшему дворцовому слуге в одежде дьякона. — Прекратите постыдное издевательство над патриархом и императором!
— Кто дозволил, говоришь? — пьяно ухмыльнулся он. — А сам император Михаил и дозволил.
Константин вгляделся: в императорской одежде вышагивал действительно император Михаил. Он был пьян, едва держался на ногах и цеплялся за Василия.
С царем, особенно пьяным, спорить было опасно.
— Всем назад! Обойти площадь по боковым улицам, — скомандовал Константин. Он не хотел, чтобы его спутники видели эту компанию.
— А ведь в середине-то сам царь! — удивленно сказал все-таки один из всадников.
Освобожденные греки, которые умиленно плакали при виде константинопольских стен, были поражены больше всех.
«Что-то произошло страшное, — подумал Константин. — Так просто царь не вышел бы на улицу».