Братья наши меньшие [Мы вовсе не такие]
Шрифт:
Несколько недель тому назад Бетя выкинула фортель. Ее хотели приучить вместе с Мони возить повозку, для чего их запрягали по утрам и водили по тихим и безлюдным улочкам вокруг цирка. В один прекрасный день понадобилось оттащить в сторону тяжеленный прицеп с клетками для львов, и господину Алерсу пришла в голову блестящая мысль использовать слонов. Сказано — сделано. Но как только он запряг обоих слонов, боязливую Бетю опять что-то напугало — черт ее знает, что ей такое померещилось, — во всяком случае, она рванулась и понеслась, увлекая за собой Мони. Обе слонихи галопом выбежали за ворота, волоча за собой прицеп с четырьмя клетками взбудораженных львов! Они чуть не снесли кирпичную ограду и, конечно, понеслись бы и дальше по улицам — представляете себе такую картину! Но, к счастью, за воротами стояла припаркованная машина, за которую намертво зацепился прицеп, и слонам пришлось остановиться.
У Бети, между прочим, что-то неладно с хоботом — его движения слегка заторможены и кончик всегда повернут вправо, как раз туда, где я обычно стою. Она частенько фыркает, и тогда следует поскорей отступить в сторону, иначе туфли будут заляпаны Бог знает чем!
Обычно считается, что слоны гладко-серые. А вот у Бети кожа на ушах и шее розоватого цвета и покрыта неровными серыми пятнами, словом, пегая, как ноздри у липицианских жеребцов. Кисточка, украшающая конец ее хвоста, состоит из красивых, длиной примерно в двадцать пять сантиметров, черных, жестких, как толстая проволока, волос. Мне приходится остерегаться, стоя рядом с нею: если ей вздумается махнуть хвостом и она случайно шлепнет им вам по голове, то ощущение будет такое же, как от удара резиновой дубинкой… Славная моя Бетя визжит при каждой возможности, да так пронзительно, словно кто-то впервые решил поупражняться на трубе. Умеет она издавать и храп, нетерпеливо переступать с одной ноги на другую — словом, «ей всегда есть о чем порассказать». За то время, что я прозанимался с этими колоссами, постоянно, раз за разом повторяя одно и то же, я вообще стал замечать разные мелочи, касающиеся их поведения. Так, Бетя и громадная Мони, отступая назад, всегда переступают одновременно правой передней и левой задней ногой, в то время как Менне и Лони передвигают обе ноги одной стороны почти одновременно, как иноходцы.
Понемногу моя маленькая черная записная книжечка начинает заполняться наблюдениями. Сотни, тысячу раз слонам приходится бегать взад и вперед. Постепенно едва заметные достижения моих учеников несколько улучшаются. Конечные результаты таковы: в среднем на три-четыре правильных ящика — один неправильный. Дальнейших улучшений, как видно, ждать не приходится.
А теперь мы перейдем к тому, ради чего мы, собственно, и затеяли весь этот эксперимент и провели столько часов за подобным занятием: мы хотим проверить память наших четвероногих «абитуриентов».
Итак, Кафтан кладет приманку в ящик, захлопывает крышку, а я удерживаю Лони крюком за хобот, не даю сразу же кинуться бежать. Я тихо считаю:
— Двадцать один, двадцать два, — и только потом отпускаю ее.
Интересно, запомнила ли она за эти две секунды нужный ей ящик?
Молоденькая слониха, которой еще нет даже восемнадцати лет, «Малышка», как мы ее между собой называем, срывается с места и опрометью кидается к ящикам. В то время как три другие слонихи всегда так степенны и неторопливы, Лони несется прямо рысью. Более того, к моему постоянному удивлению, последнюю пару метров перед ящиками она скользит, прямо как на лыжах, по гладкому бетонному полу, потому что иначе не в состоянии затормозить. У этой малышки вообще вечно одни шалости в голове. Ей лишь бы похулиганить! Так, она часто по дороге к ящикам вдруг останавливается и начинает старательно подбирать хоботом с пола оброненную там соломинку, чтобы затем удовлетворенно отправить ее в рот. Это одну-то единственную соломинку! Подобные фокусы позволяют себе время от времени и другие три слона. Мне приходится внимательно следить за тем, чтобы пол каждое утро был тщательно выметен. Потому что, если кто-либо из слонов только на мгновение отвлекся, подумал о чем-нибудь другом, начал подбирать что-то с пола, тогда все: правильного решения уже не жди!
Когда Лони по утрам отвязывают для учебы, она начинает с вожделением скрестись и тереться о стенки. Особое удовольствие она получает тогда, когда предварительно успевает обсыпать себя песком, чтобы он во время трения так и скрипел на коже. Звук, от которого особенно чувствительные люди поскорей затыкают пальцами уши… В иные дни Лони бывает особенно игривой и безобразничает сверх всякой меры. Тогда она «скользит на лыжах» даже задом наперед, садится на свой зад, громко трубит, хватает меня хоботом и тянет за собой. Мне бывает очень жалко ее строго одергивать, эту «малышку» Лони, и заставлять снова переходить к серьезной учебе.
Три и три десятых верного решения приходилось на одно неверное, когда слонов отпускали тотчас же после того, как только захлопывалась крышка. Теперь же, когда их заставляли пережидать две секунды, верных решений оставалось не больше, а то и меньше одногона каждое неверное! Но это не значит еще, что слоны при таких условиях совсем не в состоянии вспомнить правильный ящик: ведь пустых ящиков-то четыре, а с хлебом всего один. Если бы они выбирали любой, первый попавшийся ящик, то по теории вероятности на одно правильное приходилось бы четыре неверных решения. Ну что ж. Я вынимаю секундомер и заставляю своих четырех красавиц постепенно пережидать все больший срок после того, как Кафтан опустит хлеб в ящик. О, ожидание не в правилах такого гиганта, желающего получить свой кусок хлеба! Я прямо чувствую, как могучая Мони осторожно надавливает на крюк, которым я удерживаю ее за ее толстый, словно древесный ствол, хобот.
А я наблюдаю за ней. Моя славная любимая ученица стоит, сонливо прикрыв глаза. Я имею полную возможность из самой непосредственной близи любоваться ее роскошными длинными ресницами — они достигают одиннадцать — двенадцать сантиметров в длину! У Мони они особенно хороши — гораздо длинней, чем у трех остальных слоних. Ей могла бы позавидовать любая кинозвезда! Во время ожидания слониха иногда надвигает на глазное яблоко так называемую мигательную перепонку, розоватое третье веко, закрывающее глаз в направлении от носа к уху. И уши у слонов отнюдь не у всех одинаковые. Так, верхний задний край уха у Мони загнут внутрь, и окаймлены эти уши розовато-дымчатой каймой. Длинная мочка как бы специально создана для того, чтобы было удобно за нее водить, и Мони охотно разрешает водить себя именно таким образом. Что касается шикарной черной кисти — украшение слоновьего хвоста, — то у Мони она просто отсутствует. (Очень возможно, что какому-то вождю племени в Индии понадобился султан для украшения шлема и он просто отрезал у нее конец хвоста. С тех пор как я прочел, что у некоторых африканских племен принято загонять жирафа в болото, чтобы иметь возможность спокойно и беспрепятственно отрубить у него кончик хвоста для подобных же целей, я уже ничему не удивляюсь!)
Когда Мони становится чересчур уж скучно, она поднимает переднюю ногу, согнув ее в колене, и подталкивает меня ею под локоть, приглашая с ней поиграть. Хорошая ты моя! С каким удовольствием я бы поиграл с тобой, но я ведь здесь на ролях учителя, обязанного заставлять озорных первоклашек зубрить таблицу умножения. Вот так-то, Мони! А теперь стрелка на моем секундомере доскакала до тридцати.
— Топай, Мони! — И Мони направляется своим размеренным, бесшумным шагом к заветным ящикам — разумеется, опять к неправильному!
— Не отвлечетесь ли вы на минутку, чтобы подписать вот такую бумагу? — раздается за моей спиной.
Это сзади тихо подошел господин Плат, бессменный администратор и представитель прессы цирка Кроне. Бумага, которую я должен в очередной раз подписать, — это обычное в таких случаях гарантийное соглашение, в котором я обязуюсь не причинить слонам никакого вреда, а в случае если они мне таковой причинят, то я сам, мои наследники, мои дети и дети моих детей обязуются, в самой торжественной форме, не предъявлять цирку Кроне никаких претензий и не требовать с его администрации какого-либо возмещения нанесенного ущерба.
«Эх, людишки, к чему такие формальности?» — думаю я.
Пока мы беседуем, Мони, томясь от безделья, стоит позади меня и старается обнять меня хоботом за талию. А мы обсуждаем различные случаи со смертельным исходом, происшедшие в зоопарках и цирках по вине слонов. Однако почти во всех этих случаях убийцами оказывались самцы. Кроне же, как и большинство других современных цирков, держит у себя исключительно одних только слоних. Они гораздо миролюбивей и покладистей самцов. Был, правда, у Кроне и самец-слон по кличке Сиам — поначалу добрый и безобидный, как овца, но потом его все же пришлось обменять на жирафа, потому что он стал показывать свой норов. Его преемник — слон-подросток Боско, не превышавший в холке полутора метров, — ухитрился во время одной из гастрольных поездок сломать своему служителю ногу!