Братья по оружию
Шрифт:
Вспышки выстрелов из-за гряды возникали в разных местах, двое легионеров после каждого выстрела меняли позиции, имитируя видимость большой группы, внезапно атаковавшей караван.
Тем временем Шатун залег за пулеметом покойного Патрика и от всей души палил в сторону далеких гор, создавая иллюзию отражения атаки. Наконец стрельба со стороны каменной гряды стала стихать, а через минуту возле Панчука возникли слегка запыхавшиеся легионеры.
– Берите свое оружие, отходим, – коротко приказал Панчук.
Милевский и Качмала с готовностью выполнили распоряжение старшего. Снова загрохотали их автоматы, только теперь легионеры изображали отход разведгруппы,
– Мы пытались их задержать, но нас забросали гранатами, – тяжело дыша, докладывал Шатун Руслану Мирзоханову. – Ирландцу взрывом оторвало голову, еще немного, и всем нам была бы хана.
Заметно растерянный Воин оглядел стоящих возле него наемников, оборванных, тяжело переводящих дыхание, бешено вращающих глазами.
«Не зря я их приберег в трудную минуту, только они и выручили», – подумал полевой командир и мысленно поблагодарил Муллу за подарок.
– Разведка федералов, видимо, все это время висела у нас на хвосте, – немного отдышавшись, снова заговорил Шатун. – А как стемнело – поднялись по отвесной скале и атаковали. Хорошо, часовые заметили и подняли шум, не то одними ножами вырезали бы всех подчистую.
– Да. – Мирзоханов задумчиво потер подбородок. Его люди – настоящие воины, успели братьев предупредить. Девять убитых, нет, одиннадцать (двое часовых) и семнадцать раненых, шестеро тяжело.
– Затихли, – неожиданно произнес Олег Качмала, кивая в направлении кряжа, где «засели проклятые спецназовцы».
– Собираются с силами для атаки, – со знанием дела добавил Виталий Милевский.
– Пусть попробуют, – зло выдохнул Воин и кивком головы указал на двух моджахедов, устанавливающих в расщелинах мины направленного действия «МОН-50», наглухо перекрывая дорогу с кряжа вниз под гору.
– Думаю, оказавшись в таком положении, нам здесь не стоит задерживаться, – придя в себя, заговорил Шатун. – В аул тоже не следует идти, их разведка уже наверняка перекрыла подходы к ближайшим населенным пунктам. Не хватало опять нарваться на спецназ, либо они вызовут штурмовую авиацию. Раз они в нас так вцепились, то просто так не отстанут.
– Да, – согласился с ним Руслан Мирзоханов. Все, что говорил этот наемник, было так же верно, как то, что на рассвете встанет солнце. Аллах послал в помощь настоящего опытного воина. Руслан на мгновение отвлекся, думая о том, как отблагодарит Всевышнего в праздник жертвоприношения, но, вовремя спохватившись, заговорил по сути дела: – В аул Чайкорылык я отправлю раненых, а караван пойдет напрямик через ледник. Пусть попробуют нас там разыскать.
Никто из наемников не стал с ним спорить, все-таки именно Руслан отвечает за доставку ценного груза…
Партизанская война имеет свои нюансы. В зимнее время удобнее воевать небольшими группами, так легче раствориться. И совсем другое дело летом, когда горы покрываются зеленой кольчугой, способной скрывать целые войсковые соединения. Тогда в единый кулак можно собирать большие отряды и воевать по-настоящему.
Так рассуждал Ункас, полевой командир Бабрак Халаев, когда ему было приказано отвлечь от каравана пограничников.
Скоротечные обстрелы застав, находящихся на наиболее благоприятных маршрутах через границу,
Выполняя непосредственный приказ Ушастого и Шамиля, его люди обстреляли несколько застав, но главный сюрприз он приберег на тот день (вернее, ночь), когда караван пойдет из-за границы.
План был простой и, как казалось Бабраку Халаеву, гениальный именно своей простотой. Собрав в единый кулак все силы отряда (больше двухсот опытных моджахедов, три стодвадцатимиллиметровых миномета, пять крупнокалиберных пулеметов и два безоткатных орудия, кроме того, десятки различных гранатометов и ручных пулеметов), обрушить на заставу шквал огня и стали. Ункас собирался ошеломить пограничников, потом одним рывком захватить заставу, перебить уцелевших и, пользуясь остатками ночи, уйти на ту сторону границы. В безопасность…
Сколько высокопоставленные лица российского правительства ни грозились наносить и за рубежом превентивные удары по базам сепаратистов, пока дальше пустых слов не шли.
«Некоторое время продлится бумажная война дипломатов, – размышлял про себя Бабрак, думая о ракетных установках, которые вскоре окажутся в руках моджахедов. – А потом федералам уже будет не до нас. Самим бы ноги унести из Ичкерии».
Долгие годы войны измотали Ункаса, боевые действия уже не приводили его в восторг, как раньше. Теперь Бабрак воевал, как будто выполнял давно опостылевшую работу, выполнял ее быстро и в срок, пусть и не совсем качественно. А если представлялась хоть малейшая возможность пофилонить, без зазрения совести так и поступал. Уход за границу был также одним из способов симуляции. Как только пусковые ракетные установки будут переданы в отряды «самообороны», на равнине вспыхнут тяжелые кровопролитные бои с федеральными войсками и силами новой чеченской власти, в которых напрочь отсутствуют солдаты-срочники. И придется столкнуться лицом к лицу с равным противником, такими же матерыми, закаленными в боях и такими же беспощадными, как сами моджахеды, контрактниками. Этих запугать уже было нельзя, только уничтожать (именно на это и делалась ставка). А вот получится ли?
Размышляя о будущем, вспоминая прошлое, Ункас неожиданно понял, как сильно устал, и еще больше стал себя жалеть.
«Одни почему-то живут в чистоте и неге на Ближнем Востоке, в Европе и даже в Соединенных Штатах, – кляня судьбу, жаловался сам себе Бабрак, подсознательно подыскивая способ бегства с этой войны. – А другие должны за них, за их жирную жратву и дорогие дома, машины, одежду воевать, проливать кровь и жить в горах, по пещерам, как бешеные волки».
Такая несправедливость приводила Ункаса в еще большее уныние. Он хорошо заработал на двух чеченских кампаниях (кроме денег, получаемых от эмиссаров из-за рубежа, у него были свои статьи доходов от продажи оружия, наркотиков, рабов). Больше миллиона долларов лежали на счетах в национальном банке Омана, там же он в свое время приобрел усадьбу с комфортабельной виллой на берегу Персидского залива в пригороде Эль-Хасаб. Но просто так уйти с войны ему никто не позволит. «Либо калекой, либо покойником» – так Ункасу во время одного из застолий сказал Шамиль. И Халаев знал не понаслышке: Хромой слов на ветер не бросает…