Братья Волф. Трилогия
Шрифт:
— Привет, Сырчо. — Руб поднимает голову. Мы подходим к ребятам. — Как поживаешь, чем занимаешься?
— Да как-то ничем. Просто живу в пьяном тумане, ну. Я как школу бросил, так только работаю и пью.
— Да?
— Оно клево, друган.
— Тебе нравится?
— Тащусь каждую минуту.
— Во, такое я рад слышать. — На самом деле брату все равно. Он скребет свою двухдневную щетину. — А че это за тыква у вас?
— Болтают, ты вроде как боксер.
— Да не, разве что во дворе. — Руб что-то вспоминает. —
— Да конечно, друган.
Сыр, случалось, бывал у нас, когда мы доставали свои перчатки. Он вспоминает про тыкву, что у него подмышкой. Подымает ее, суя обратно в разговор.
— Вот нашел на аллее, хотим поиграть ей в футбол.
К нам подходят его дружки.
— Здесь, что ли, Сыр? — спрашивают они.
— Ну да.
И он крепким пинком отправляет тыкву по аллее. Кто-то бросается следом и бежит обратно с тыквой.
— Хватай его! — вопит другой, и игра началась. Моментом делимся на команды, парня с тыквой валят, и ее обломки летят по всей аллее.
— Руб!
Я прошу пас. Он бросает мне.
Я роняю.
— Ну, балбес безрукий!
Сыр хохочет. Разве кто-то еще употребляет это слово? Его деды еще говорили. Ну, как бы оно ни было, я заглаживаю промах, повалив захватом следующего игрока на бетон.
Мимо идет нищенка, выискивая чего-нибудь на завтрак.
Потом несколько парочек обходят нас стороной.
Тыква уже пополам. Мы продолжаем играть одной половиной, а вторая — брызгами на стене рядом с банкоматом.
Руба роняют.
Меня роняют.
Все валяются, и вокруг нас стоит плотный угар из пота, сырой тыквы и пивных паров.
— Чуваки, от вас воняет, — говорит Руб Сыру.
— Вот спасибо-то, — отвечает Сыр.
Мы играем, пока от тыквы не остается кусок размером с мяч для гольфа. Тут-то и появляются копы.
Они идут по аллее, мужик и тетка, улыбаются.
— Ребята, — обращается к нам мужик, — как дела?
— Онанист Гэри! — восклицает Руб. — Ты что здесь делаешь?
Да, вы верно угадали. Эти копы — наши добрые знакомцы с собачьих бегов. Гэри, коррумпированный податель ставок, и Кэсси, роскошная брюнетка, сногсшибательная напарница.
— А-а, ты! — Коп смеется. — На бега захаживаешь?
— Не, — отвечает Руб, — некогда последнее время.
Кэсси пихает Гэри в бок.
Тот умолкает.
Вспоминает.
Обязанности.
— Ладно, парни, — начинает он, и мы все знаем, что услышим дальше, — вы ж понимаете, так не годится. Тут все тыквой устряпано, и когда солнце пригреет, она завоняет, как боты моего папаши.
Молчание.
Потом несколько «ага».
«Ага» то, «ага» это и «ага, ну да, правда».
Но никто не внимает, на самом-то деле.
Всем до лампочки.
Я ошибся.
Я ошибся, потому что вдруг выступаю вперед со словами:
— Ладно, Гэри, я понял, о чем ты, — и начинаю собирать обломки тыквы. Ни слова ни говоря, Руб присоединяется. Остальные, бухие, только смотрят. Немного помогает Сыр, другие стоят столбом. Они слишком обалдели. Слишком пьяны. Слишком запыхались. Слишком тормозные.
— Спасибо, — говорят Гэри и Кэсси, когда мы заканчиваем, а наши пьяные друзья отправляются своей дорогой.
— Пожалуй, я бы кое-кого из этих ребят отметелил, — замечает Руб. Фраза небрежная, но злая. То есть он бы так и сделал, если бы копы хоть на минуту отвернулись.
Гэри смотрит на него.
Смотрит долго.
Замечает.
И говорит вслух.
— Ты изменился, приятель. Что случилось?
— Не знаю, — это все, что отвечает Руб.
И я не знаю.
Это мой разговор с самим собой, на Центральном вокзале. Он происходит у меня в голове, пока Гэри с Рубом перекидываются еще парой фраз.
Разговор такой:
— Эй, Кэмерон.
— Что?
— Почему он тебя вдруг так напугал?
— Он стал какой-то свирепый и даже если рассмеется или улыбнется, то сразу же перестает и снова уходит в себя.
— Может, он просто хочет быть кем-то.
— А может, хочет кого-нибудь убить.
— Не дури, что за ерунда.
— Ладно.
— Может, ему до смерти надоело быть пустым местом, и совсем не хочется снова им оказаться.
— Или это он сам боится.
— Может.
— Но боится чего?
— Не знаю. Чего может бояться победитель? Поражения?
— Нет, не все так просто. Могу сказать тебе…
— А Кэсси все равно шикарная, правда?
— Ну еще бы…
— Но чего боится-то?
— Сказал же. Не знаю.
11
Я знаю только, что сам боюсь как-то по-новому.
Знаете, как собаки скулят, когда им страшно, например, перед ураганом? Вот, и мне впору так же. Хочется спрашивать кого-нибудь, от отчаяния.
Когда это так стало?
Как оно вышло?
Почему Руб изменился так быстро?
Почему я не рад за него?