Братья Ждер
Шрифт:
— Будь по-твоему, дед. Вот, получай денежку. Спасибо тебе, только я никого не страшусь.
— Ишь ты! Больно возносишься, как я погляжу. Неужто и казаков не страшишься? У днепровских порогов живут лихие молодцы — мастера своего дела.
— Не страшусь, дед. Конюшиха Илисафта заговорила меня и обкурила волчьим волосом.
Старик взял гривну и покачал головой, дивясь глупости молодых.
— И все же я тебе кое-что скажу, честной купец.
— Я вижу, у вас тут слов куда больше, чем сена, — повернулся к нему Ионуц. — И стог этот, сдается мне, меньше прежних.
— А ты не горюй о том: случись беда — волам будет легче бежать. Скажу я тебе, честной купец, что зовут меня Аломаном. И ушел я из Молдовы еще в ту пору, когда была усобица меж сынов Александру-водэ и они губили друг друга. Тогда-то я и перешел в Польшу вслед за княгиней Марной.
— Долгой тебе жизни, дед Аломан. Хочешь еще денежку с ликом короля?
— Коли угодно, дай. Но речь теперь не о том. Одна у нас с тобой вера, один язык. Вижу, умен ты да горд, и жалко мне твоей молодости. Воротись в Галич, и все образуется. Там вельможи и служители его величества короля. Отдай им в руки княжеские подарки, что везешь Казимиру, и проси, чтоб тебе дали королевских воинов охранять гурты, коли уж надо тебе вести их в Краков.
— Нет, дед, нынче же я должен дойти со всем своим гуртом до Слонима.
Старик опять удивленно покачал головой.
— До Слонима недалече. Да есть тут гиблое местечко, люди называют его Бабьими оврагами. Там может получиться заминка. Подумай о моих словах, честной купец. И да хранит тебя господь от беды.
При всей своей кажущейся беззаботности Ждер внимательно выслушал туманные намеки старого крестьянина, за которые он заплатил гривну. Предупреждения старика, несомненно, стоили куда больше. На привале Ионуц велел своим людям проверить, на месте ли оружие, припрятанное под поклажей.
В полдень, когда солнце было в зените, караван снова двинулся в путь.
Когда гурты, обогнув пруд и пройдя по лесной опушке, поднялись на холм за селением, Ионуц огляделся: позади, в сиянии полдня, виднелись хижины, впереди, по направлению к Слониму, тянулось ровное плоскогорье. Жнивья и пастбища на нем были покрыты белой снежной пеленой. Далеко впереди, на самом краю плоскогорья, смутно чернела в тумане пуща.
Ждер торопливо объехал гурты и сани, меняя расположение каравана. До тех пор гурты следовали один за другим. Здесь же, на просторной равнине, служители могли развернуть их вширь, пустить рядом. Четверо саней ехали впереди, остальные позади обоза. Все служители, кроме возниц, получили приказ сесть на коней. Сыны Кэлимана ехали в крытых санях, следовавших в хвосте обоза.
Этот порядок, скорее ратный, нежели купеческий, был установлен Ждером сразу же, как они перешли рубеж. Протекал день за днем, но ничего тревожного и опасного не было видно. И поэтому, миновав Галич, Ионуц немного успокоился.
Но вот на пути встретился дед Аломан. За гривну старик дал ему совет, словно ниспосланный самой судьбой.
На краю плоскогорья, где чернела пуща, было то гиблое место, которое в давние времена называлось оврагами Багадура. Субедей-багадур, знаменитый Чингисов полководец, окружив здесь ляшскую и литовскую рати, посек их в ноябре лета 6748-го от сотворения мира в студеную пору. Ни один книжник в тех краях не смог бы объяснить, каким образом было изменено название и почему теперь малороссияне, смеясь, именуют овраги «Бабьими». Нам причина доподлинно известна, однако тайну раскрыть мы не собираемся. Впрочем, если бы книжники корпели тридцать три года и в конце концов дознались, как и почему переименовано место, ничего бы не изменилось под небесами в этот морозный день и место осталось бы таким же овражистым и гиблым. Большое влияние на ход событий имела гривна, которую Ионуц бросил на жесткую, мозолистую ладонь деда Аломана.
Казалось, ледяное молчание сковало лесные дебри, тянувшиеся справа. Когда обоз вышел на простор белой равнины, подальше от леса, охотники, сидевшие в задних санях, заметили странное явление. Из бурой тени леса выбежало стадо косуль. Они неслись вихрем, по-видимому, кто-то преследовал их. Что ж, в такие солнечные, не очень морозные тихие дни волки имеют обыкновение выходить на промысел. Одни поджидают на звериных тропах. Другие выслеживают и гонят дичь.
Когда стадо косуль выбежало на равнину, Самойлэ, высунув голову из возка, стал внимательно следить за ними: вот-вот, мол, покажутся волки. Однако преследователей не видно было. Косули, высоко подскакивая, помчались к дороге, но вскоре, почуяв приближавшиеся гурты и обоз, повернули вправо — туда, где равнина полого спускалась к оврагам. Там и было знаменитое «гиблое место». Вдали, закрывая выход из Бабьих оврагов, стеной стояла черная пуща. Вскоре косули скрылись из глаз, но через некоторое время выскочили из оврага. На этот раз они бежали недалеко от гуртов. Стало быть, и в овраге они натолкнулись на хищников. Но и эти волки не показались на виду, хотя косули бежали теперь по направлению к черной пуще. Правда, они бежали медленнее. Значит, гнал их не страх перед такими безжалостными охотниками, какими являются волки. Зная повадки серых хищников и рассуждая как опытные охотники, Онофрей и Самойлэ тут же поняли, что это не волки изгнали косуль из леса. И что в овраге скрываются иные охотники, ибо звери-то показались бы сразу. Косули бегут от людей, а люди эти подстерегают не косуль, а другую дичь.
Пока они рассуждали таким образом, взвешивая все доводы, передние сани начали спускаться в овраг. Косули давно уже скрылись в пуще. Вдруг навстречу обозу показались вооруженные всадники. А справа, с лесистой кручи, налетели с гиком другие, грозно наставив копья. Первые обогнули караван слева, стремясь окружить его. Вторые скакали прямо. По всему видно было, что они хотели столкнуть гурты в овраги, туда, где монголы некогда пролили потоки крови. Но эти охотники на людей, так быстро и ловко окружившие обоз, были христианами. Один из них, остановив на мгновенье коня, издал знаменитый воинственный клич запорожских рубак. Услышав его, каждый брат во Христе должен был понять, какая беда грозит ему, и, склонив голову, отдать все, чем владеет, ради сохранения жизни.
— Покоритесь! — крикнул всадник. Затем, подняв коня на дыбы, обнажил кривую саблю, держа в левой руке пику.
Как только показались разбойники, передние сани остановились. Ждер торопливо поскакал к своим людям, отдавая приказы. В это время они успели протянуть ему саблю, лук и колчан со стрелами Между тем воины, сидевшие на санях, спрыгнули в снег навстречу нападавшим, и оружие их сверкнуло в лучах солнца. Волы, сгрудившись, остановились на мгновенье, затем, подстегнутые громкими криками разбойников, напавших сзади, кинулись с ревом вперед. Люди Ждера и сам он, подхваченные потоком испуганных животных, с трудом пробились на простор. Служителям, находившимся у задних саней, было легче. Но им пришлось отбиваться от основных сил казаков.
Первый удар был нанесен по саням Кэлиманов. К тому времени Онофрей и Самойлэ успели закончить свои сложные расчеты по поводу волков. Когда они наконец сообразили, какие охотники появились невдалеке, те уже неслись прямо на них.
Грузным сынам Кэлимана потребовалось некоторое время, чтобы сойти с саней н нащупать оружие под поклажей. Сжав в руках стальные клинки, они сразу почувствовали, что оружие это слишком легкое и непрочное. Онофрей воткнул в мерзлую землю саблю и вытащил из саней заостренный кол, из тех, что применяли в горах, охотясь на вепрей. Самойлэ тотчас последовал примеру брата: воткнув саблю в землю, достал кол.
— Как будем биться, батяня? — спросил он, усмехаясь. — Голыми руками? Или саблей их рубать? Или огреть колом?
Не успел он проговорить этих слов, как Онофрей уже огрел дубовым колом первого всадника, нацелившегося на него пикой. Этим ударом он сломал пику и свалил казака с коня. То же произошло и со вторым казаком, настигнутым ударом Самойлэ. Затем братья подняли колы на третьего всадника. Тот повернул в сторону, крикнул что-то своим товарищам. Все разбойники, выехавшие из-под кручи, кинулись с гиканьем на выручку.