Братья Ждер
Шрифт:
Отроки накрыли на стол. Охотники подкладывали в костер, пылавший рядом, целые стволы деревьев.
— Мы так поняли, государь, — осмелился заговорить один из гуртовщиков, — что ты изволишь ехать на охоту. Тут у нас много всякого зверья. Нынешним летом житья не было от медведей. Воевали мы с ними, покуда они не сбросили в овраг нашего Доминте. А Доминте, надо тебе сказать, светлый князь, самый старый мой чабан. Сбросили они его, а он, выбравшись из оврага, полез опять драться. Дали мы им схватить по овце, а потом погнали кольями и псов на них натравили.
— А зубры тут есть? — осведомился
— Есть. Только водятся они в глухих местах, где никто им не досаждает. Но тебе, владыке всякого живота, они должны заплатить дань.
Вскоре поезд тронулся в путь. Выйдя на широкое раздолье, князь увидел впереди гору Чахлэу, затянутую туманом. На закате сделали второй привал. К этому времени мгла тумана сползла к подножию горы. Снежная вершина, освещенная солнцем, казалось, высилась в ином мире, одинокая, точно небесная звонница. Здесь господаря встретил старшина Кэлиман и повел его нехожеными тропами. Они очутились среди уединенных полян, под кручен, на котором еще играли отсветы багряного заката.
Лучники, расставив дозорных, заняли все входы в теснину. Князь же в сопровождении восьмерых старых охотников, Кэлимана и его сыновей, а также братьев Ждер, последовали дальше, углубляясь в горную глушь. На привале нагнал их преподобный Амфилохие.
Смеркалось.
Архимандрит поставил складень на чистый камень возле источника, бившего из скалы. Ударив в малое било, стал служить вечерню. Когда князь преклонил колени перед святыми образами, где-то далеко в горах, словно отзываясь медному звону, застучало деревянное клепало. Штефан внимательно прислушался к одинокому голосу пустыни, затем поднялся и подошел к костру. Охотники стали спешно готовить место для ночного отдыха господаря.
По обычаю лесовиков, они поначалу занялись костром. Срубили на краю поляны несколько грабов и буков. Только для этого и рубили их в горах. Костер из грабовых и буковых поленьев пылает жарко, как солнце в разгаре лета. В основу костра люди старшины положили старый ствол. Затем искусно соорудили нечто вроде сруба им молодых лесин. Ударив огнивом по кремню, высекли искры на трут и, раздув огонек в куче сухих еловых веток и мха, подложили под свое сооружение; ветер сразу рванул полыхнувшее пламя.
Старый Кэлиман выбрал место для ночного шалаша господаря под пихтой, близ костра. Сперва он вырубил крест на коре, чтобы отогнать бессонницу, затем приладил верхний брус. Охотники положили боковые жерди, накрыли их лапником. Настелив внутри толстый слой лапника, разостлали поверх него мягкие покрывала. Князь расположился в свете жаркого костра у входа в шалаш. По ту сторону костра уселись охотники и, скинув с себя тулупы, подставляли огню то один, то другой бок. Бояре и отец архимандрит расположились сбоку от шалаша. Костер обдавал их дымом, пламя порой обжигало, но князь, уйдя в свои думы, ничего не замечал.
Много позже Штефан подозвал старшину Некифора. Охотники сразу захлопотали, подбрасывая в огонь новые поленья.
— Какие вести от твоих людей, честной старшина? — спросил князь.
— Государь, — ответил старик, опустившись на корточки рядом со своим господином, — мы с двумя моими старыми охотниками, знающими повадки зубров, обошли утром эти места до самой вершины. В горном болотце напали на след матерого зубра, гнавшего двух коров. Иных следов на этой стороне горы не найдено. Другие охотники нашли ближе к Бистрице, ровно в полдень, стадо из шести молодых быков. Резвились на поляне. Возможно, есть и другие, только не смеют они ходить в эту пустыню. Тут хозяином — старый зубр. Как я понимаю, наше дело — именно его выследить. Мы с ним давние знакомые.
Князь слушал молча, опустив голову.
— С каких же это пор, старшина Кэлиман?
— Помню его, князь-батюшка, еще с тех пор, когда я был не старше этих сынов моих. Заробел я тогда, увидев его в первый раз. Чур тебя, нечистая сила!
— Сколько лет тому?
— Случилось это, государь, в княжение Александра-водэ Старого. Батя послал меня в горы проведать стада, как посылал и я потом Онофрея и Самойлэ. Как-то раз настиг меня ливень, я укрылся под скалой. После дождя туман окутал гору. Вижу — не найти мне дорогу. Дело было к вечеру, и пришлось мне все-таки выйти из укрытия и искать дорогу в овчарню, чтобы не заночевать в пути. Долго блуждал я, покуда туман не рассеялся. И увидел я, что нахожусь в совсем незнакомом мне месте. Никогда я прежде не бывал там. Подо мной была круча. Обошел я можжевеловые заросли, ища обратного пути, да так и не нашел. Было еще светло. Вдруг слышу — сопение и рев. Притаился в кустах. Гляжу, остановился бык, роет копытом землю. Потом, наставив рога, бросился в гущу зарослей рядом со мной, прыгнул и ринулся под гору — только земля загудела…
Едва очнулся я от страха. Ну и зверь! Невиданного роста бык. Когда он заревел, я видел, как бьется у него в пасти черный язык. А шкура у него белая. Так вот, очнулся я от страха и пошел по его следу в заросли, которые он пробил рогами. И пройдя заросли, опять очутился над кручей. Зубр прыгнул через пропасть, а я, обойдя стороною, нашел проход по узкому выступу. И тут же увидел далеко внизу скит под водопадом; едва заметная тропинка вела к нему. Мешкать было нельзя. Я опять напал на след быка и пошел под гору, пока не увидел знакомые места.
— Ты думаешь, это все тот же зубр?
— Непременно. Чур тебя, нечистая сила! Сыны мои тоже видели его. Говорят, это он. Остальные зубры темной масти, а этот белый.
Князь поднял голову, озаренную пламенем костра, и поманил к себе Кэлимана еще ближе.
— Верно ли говорят, старшина Кэлиман, что у этого зубра есть хозяин?
— Государь, нет мне дозволения говорить. Это дело опасное.
— Отец архимандрит даст тебе отпущение.
— Коли отец архимандрит даст отпущение и покропит святой водой, чтобы отвести нечистую силу, тогда можно. Притом и ты изволил повелеть…
Архимандрит подошел к Некифору и, положив руку на его голову, дал ему отпущение. Затем поискал у складня скляницу со святой водой и покропил на все четыре стороны света.
Старшина опустился со вздохом на землю и боязливо повернул голову к князю.
— Государь, сказывают, что это егозубр.
— Чей именно?
— Его,батюшка. Отец архимандрит дал мне отпущение, а все же я робею. Как бы язык не отсох.
Отец Амфилохие пришел ему на выручку.