Братья
Шрифт:
— Как это моя жена стала ни с того ни с сего вашим личным делом?
— Она бросила вас? — настойчиво продолжала Ирина. — Да? Иначе за что же вы… назвали ее так… тогда, у нас? У меня нет права спрашивать, я знаю, но я прошу…
Она почти задыхалась. Опять привскочив на стуле и крепко ухватившись за край стола, она твердила:
— Я прошу вас, пожалуйста, ответьте! Значит — правда, вы назвали ее так, потому что она…
Родион оборвал ее:
— Зачем вам нужно это?
Но, тотчас догадавшись,
— Тогда, уж если расспрашиваете меня, так позвольте тоже…
Он неловко помялся.
— Вы что, этого музыканта, дядюшку вашего… он что, видно, тоже как-нибудь… обманул вас?
— Значит, правда? — быстро шагнув к Родиону, спросила Ирина.
— Что?
— Почему вы сказали — тоже?
— Ну нет, — усмехнулся Родион. — Нет, конечно. Он-то меня не обманывал, я не имел с ним дела, да и не буду.
— А про жену вы знаете?
— Что про нее знать, — вдруг доверчиво и просто сказал Родион. — Знаю, что вот, как видите, ее нет.
Он обвел глазами комнату и, словно извиняясь, улыбнулся.
— Это ее дело. Не захотела жить — ушла. Только зачем вот…
Он грубо и с отвращением, торопясь выговаривать слова, досказал:
— Зачем надо было изолгаться, как не знаю кто? Что, я тиранить бы стал ее за правду?
— Она лгала вам, — убежденно тряхнула головой Ирина.
— Говорит — нет.
— А вы?
— Что я, слепой, что ли? Я, как увидел вашего музыканта, сразу понял.
— Ну, конечно! — горячо и точно обрадовавшись, подхватила Ирина. — Я тоже сразу увидала! Я это прекрасно все обдумала и все теперь понимаю. Когда вы вошли, он страшно испугался, я его никогда таким не видала. И потом, когда ворвалась она, ваша жена, он просто не знал, что ему делать, потому что вы и потом — я, ведь я была тут же, рядом!
— Ха! А как же она могла очутиться у вас? Искала меня, говорит, а попала к музыканту!
— Нет, сговориться они не могли. Это невозможно Он просто не посмел бы!
— Ого! Еще как возможно! Да вы вот сами откуда знаете, что они…
— Я ничего не знаю! — перебила Ирина. — Я только теперь окончательно убедилась. Я для этого и пришла. Он мне тоже сказал, еще давно, после концерта, что неправда. Говорил, что они — друзья. Я тогда поверила, я думала… А вот этой ночью…
Ирина безудержно мчалась вперед. Она убеждала себя в том, что не ошиблась, что все ее предположения о Никите подтвердились, что они были верны, и она чувствовала это давным-давно. Негодование ее пылало каким-то костром, и Родион подбрасывал в него сухого хвороста.
Два человека, полчаса назад не знавшие о существовании друг друга, внезапно оказались союзниками и в исступлении изобличали вероломство своего врага.
Они были правы, они совершенно убедились в своей правоте, и пришел момент, когда нужно было поглядеть на себя новыми правыми глазами.
Тогда Родион увидел очень юную хрупкую девушку, рассерженную и уже не сомневавшуюся в сочувствии, уверенно требовавшую его от Родиона. Это показалось ему дерзостью, но не оттолкнуло, а только заново наполнило его смущением. Ему стало почти стыдно бесцельной откровенности разговора, и вдруг он, уже совсем бесцельно и откровенно, спросил:
— А видно, здорово вы любите своего музыканта?
— Ничуть, — ответила она решительно и спокойно. Как будто больше всего ждала этого вопроса и больше всего приготовилась к нему.
— Ни ка-пель-ки, — добавила она по слогам. — Мы были просто друзья, и он нуждался в дружбе больше, чем я.
Надо было заглушить возраставшее смущенье. Родион быстро отыскал в Ирине смешное (она все теребила и дергала на столе клеенку) и с улыбочкой сказал:
— Тогда, может, и с моей женой они были просто друзья?
— Вы же сами говорите, что нет! — испуганно воскликнула Ирина. — И я вовсе не хочу, чтобы у него были друзья! То есть женщины! То есть я не хочу, чтобы он мне не говорил, если у него есть… Он не смеет меня обманывать! Вы же сами сказали… И вообще вы меня совсем не так поняли. Я теперь вижу!
Она отвернулась и, облокотившись на стол, закрыла рукою лицо.
Родион ходил из угла в угол. Потом остановился у окна, опять, как недавно, потер пальцами по стеклу и сказал:
— Самое противное, что здесь всё на обмане, изолгались зачем-то…
Ирина могла быть удовлетворена: этот человек серьезно и окончательно признал ее правоту. Она облегченно вздохнула и посмотрела на Родиона.
Он стоял к ней спиной. Большая голова его, глубоко сидевшая в плечах, недовольно подергивалась. Он был простовато, грубо сложен, но в осанке его Ирина нашла что-то добродушно-застенчивое, привлекательное и потешное, как в игрушечном медведе. На концерте, где Ирина в первый раз увидела Родиона, и — особенно — ночью, когда он своим появлением взорвал каревскую именинную пирушку, он показался ей страшным.
Они молчали, оставаясь неподвижными, выжидая друг от друга какого-то решения. И это молчание связывало больше, чем откровенная речь, словно из него вырастало право Ирины находиться в этом доме и говорить с чужим человеком о том, о чем она ни с кем не говорила.
Тогда Ленка, заскучавшая в своем уголке, подошла к отцу и потрогала его за рукав.
— Папуленька, — сказала она, — давай со мной немножно поиграем.
Родион положил руку на ее всклокоченную голову.
— Как же поиграть? — улыбнулся он. — Погоди.