Братья
Шрифт:
— Рвем отседа, Кит! — боязливо оглядываясь, шептал Аркашка. — Не ндравится мне все это.
— Пароль! — рявкнул Владик, так что «корешки» вздрогнули.
— «Череп»! — испуганно пискнул Аркашка.
— Проходи, — разрешил Владик, появляясь на тропинке.
К сараю примыкала старая облезлая будка, закрытая снаружи на большой ржавый замок. Владик подошел к будке и жестом фокусника отодвинул в сторону две доски.
— Прошу, кореша!
Первым в будке оказался Кит. За ним, крехтя и чертыхаясь, протиснулся Бегемот. Последним влез Владик и, внимательно оглядев пустырь,
В будке, прямо на земле, стояла ржавая консервная банка, в которой горел огарок свечи. Кит с Бегемотом уселись на обломок какой-то доски, скрестив ноги и сложив руки на животах.
— Ну че, кореша, по маленькой? А? — натянуто улыбнулся Владик, доставая бутылку вина. — Я же сегодня родился!
На закуску он извлек из пакета по большой банке консервированного борща, шоколадке и по пачке сигарет. Выпили одну бутылку, за ней последовала вторая. На Бегемота напал приступ звериного голода, он клацал зубами и вопил: «Жрать хочу-у-у-у! Жрать!» В полной темноте кореша навалились на Аркашку, он, мотая головой, мычал: «Отпустите, гады, жрать хочу-у-у!» Потом судорожно дернулся, и его вырвало. Ребята отпрянули. В потемках матерился Кит — Аркашка испортил ему новые штаны. А Бегемота стало трясти. Теперь он клацал зубами от озноба.
— Хо-о-о-о-олодно-о-о! — тянул он. — Ой, хо-о-олодно-о-о! — Владик почувствовал, как у него закружилась голова, тело стало тяжелым и непослушным. Он приник лицом к какой-то щели, через которую просачивалась струя свежего воздуха, и впал в глубокое, почти мертвое забытье.
Адская смесь из вина, вонючих сигарет, сырого борща и шоколада сделала свое черное дело. Всю ночь из будки доносились странные булькающие звуки и стоны. На рассвете скрипнули доски, и на свет вылезли три вздрагивающих от озноба привидения с мертвецки бледными лицами. Нетвердо ступая, вся троица двинулась в сторону детского дома.
— Как выкручиваться-то будем, корешки? — спросил Владик.
— А никак, слабым голосом сказал Аркашка и опрометью бросился в кусты.
— Че это он? — притворно удивился Владик.
— А ни че! — зло выдохнул Кит. — Сегодня Марьсильна нам хвоста накрутит! И правильно сделает: не пей! А все ты, Кораблев! Чокнемся, кореша! За дружбу между народами! За именины! Пароль «Череп»!
— Забубнил, — буркнул Владик, искоса поглядывая на вылезающего из кустов Аркашку. — Лучше глянь, кто к нам пожаловал.
По дорожке навстречу к ним спешила нахмуренная Марьсильна с дежурным воспитателем и медичкой.
— Легки на поминках, — ни к кому не обращаясь, устало сказал Владик.
Казалось бы, самый страшные кары должны были рухнуть на голову Владика. Но, как ни странно, Марьсильна поступила наоборот. Тут же, на дорожке, она весь свой гнев обратила на Кита и Аркашку — как на старых детдомовцев, которые должны были не только противостоять соблазну, но и убедить Владика Кораблева, что он поступает нехорошо, не по детдомовски. Она тут же увела их в себе в кабинет, отпустив Владика на все четыре стороны.
«Накрутит она им хвоста», — привычно думал Владик.
Однако Аркашка и Кит вернулись из директорского кабинета в самом хорошем расположении духа.
— Видать, вас Марьсильна мармеладом угощала, а не загривки чистила, — обиженным тоном сказал Владик.
Кит с Аркашкой промолчали. И весь день занимались какими-то таинственными приготовлениями. Утром произошло и вовсе непонятное. На Владика, организатора безобразной пьянки, посыпались цветы и подарки.
— Вы че, пацаны? Рехнулись? — растерянно отбивался Владик. Но когда пошли подарки от девочек, он умолк и с мрачной физиономией принимал приятные удары судьбы.
В столовой, во время завтрака, ему на стол подали именинный пирог, который испекли старшие девочки. А потом повариха тетя Сима торжественно внесла большой и красивый кекс, от которого еще шел пар. Она поставила его перед Владиком и сказала:
— Это тебе от меня, сынок. Будь счастлив и расти большой!
Все захлопали в ладоши. Владик сидел бледный и еле сдерживался, чтобы не разреветься. Самое тошное во всем этом было то, что и дарили и кормили — от души.
Марьсильна, почувствовав его состояние, громко объявила:
— После завтрака, ребята, в зале состоится небольшой праздничный концерт, посвященный нашему имениннику! А сейчас, по детдомовской традиции, он угостит пирогом и кексом всех нас, своих дорогих гостей!
Все закричали «ура-а-а!. Поднялся невообразимый шум. Владик разрезал пирог с кексом на куски, а дежурные разнесли их по столам. Владик успел заметить, как Бегемот под шумок стащил два куска. Один сунул в рот, другой опустил в карман.
Когда в актовом зале все заняли свои места и успокоились, на середину вышла Светка Березкина и объявила:
— Первым номером нашей программы — чудеса дрессировки! Спешите видеть! Один на один с диким зверем! Перед вами знаменитая дрессровщица Дина Леднева и дикий лев по кличке Мурзик! Але-гоп!
Дина вышла с обручем в одной руке и котенком в другой. Ребята засмеялись. Дина опустила котенка на пол, взяла обруч и приказала: «Прыгай, Мурзик!» Котенок несколько раз послушно прыгнул через обруч. Ребята захлопали. Владик с трудом узнал в этом пушистом звере того мокрого, умирающего котенка с автобусной остановки. Потом Дина заставила пройти Мурзика по спинке стула. Мурзик прошелся по самой кромочке и вдруг, спрыгнув, понесся со сцены. Зрители бросились ловить его, но Светка Березкина, не растерявшись, крикнула:
— Тихо! Дорогие зрители, сценку не хотите ли?
Все сразу успокоились и закричали: «Давай, показывай!» И Светка с Диной показали пантомиму «Рассеянный доктор». Зрители от хохота падали с мест, когда рассеянный доктор, зашивая живот больному, забывал там то собственные очки, то расческу, то шляпу.
Потом Березкина объявила выступление профессора черной и белой магии. Вышел Кит и стал показывать фокусы. Владику особенно понравился фокус с бусами… Кит брал обыкновенные бусы, обрывал с одной стороны узелок, и бусины скатывались с нитки в стакан с водой. Кит на глазах у зрителей выпивал содержимое стакана и доставал изо рта бусы — целехонькие, связанный с обоих концов.