Брайтон бич авеню
Шрифт:
Фридман кивнул.
Пластырь оторвался вместе с кожицей губы. Валерий слизнул кровь, потекшую по подбородку.
– Отважные вы… дамы, – произнес еле слышно, неповинующимся голосом. – На такое решиться… Только ведь глупость морозите… Кстати. Как звать-то тебя, мисс липовая американка?
– Ты по делу, по делу, без болтовни, – предупредила Мавра угрожающе.
– Хорошо, без болтовни, – согласился Фридман. – Верьте мне или не верьте, а камни уехали. Могу адрес дать, только вам туда не добраться.
Прости, но дура ты. Я же не врал тебе насчет брака… я же… всерьез, болван! Теперь, ясный день, мероприятие отменяется. Но обещаю: ни добра от меня не жди, ни зла. Давай сведем партию вничью. Режь веревки, дорогая, и – разбежались. Повторяю: большой шанс вам даю, поверьте…
Мавра ударила его ногой в лицо.
– Заткнись, тварюга… – прошипела с яростью. – И гонор свой проглоти, понял?! Я тебе даю шанс, а не ты… Где камни?!
Фридман сжал зубы, чувствуя ломящую боль от удара в скуле.
И надо же так нарваться… Ладно, главное – спокойствие.
Каким образом эти крысы пронюхали о камнях? Хотя – вопрос не так и важен. Даже если бы бриллианты имелись у него и поныне, ничего в данной истории они бы не изменили. Сегодняшняя его роль – однозначно роль смертника. И зря начал он с отказа и поучений… Стервы чересчур воспалены и самим риском своей затеи, и неудачей… Надо по-другому. Разговора все равно не получится, игра идет ва-банк, а потому главное – затянуть время.
Следующий удар ослепил – мысок туфли врезался в глаз. Боль просто-таки пронзила Фридмана, и он закричал.
На рот тотчас же лег плотный лоскут пластыря. Неслись ругательства Мавры, истерические всхлипы Марины:
– Я не могу… Я уйду…
– Звони своему братцу хренову, – обернулась к ней Мавра. —
Пусть везет шприц и лекарства, мы ему язык развяжем, гаду…
Марина вышла, мелькнул край ее платья в дверном проеме.
«Угораздило же тебя так промахнуться, детка, – едва ли не с жалостью к ней подумал Валерий. – Как же не повезло тебе, как же не повезло… И, наверное, я виноват в том, все-таки я…
Воздалось! За зло получил злом… И что теперь? Сколько времени, интересно? От силы прошел час. Значит, еще час остается… Если бы знали эти идиотки, что в машине встроена радиостанция и, услышав вопрос относительно маршрута поездки, охрана приехала к подъезду заблаговременно и сейчас сидит под окнами, наверняка зная номер искомой квартиры. Еще час, от силы полтора, а после сюда ворвутся, единым махом высадив стандартную хлипкую дверь, четверо вооруженных зверей и, застав хозяина
Мавра закурила сигарету, бросив спичку Фридману в лицо.
«А может, рассказать ей о последствиях? Нет: у этой лжеамериканки что-то, видимо, неладно с психикой, судя по дикости глаз и психопатической взвинченности… Марина пассивна, но она на поводу у мегеры…»
Новый удар в голову.
– Говорить, падла, будешь?…
Фридман кивнул.
Вновь грубо, рывком отодрался пластырь.
– Твоя взяла, – прохрипел Валерий. – Только без утюгов…
– Струсил? – Смешок с издевкой.
– Нет… Но… дай час на раздумье.
– Что?! – Опять удар. – Финтить вздумал?
Фридман хотел выругаться, но вдруг почувствовал, что язык не повинуется ему. И с настороженным, внезапным пониманием уяснил какое-то новое и необратимое состояние, захватывающее все его существо…
Исчезла будто бы в никуда боль, сознание стало прозрачным и как бы отдельным от него…
– Ма-а-ри-и-на! – услышалось из ватного, туманного далека испуганное и злобное одновременно. – Сюда давай! Чего-то с ним… это…
А потом раздался грохочущий, нарастающий звук. И кошмар кончился.
…Был тихий, закатный час пасмурного дня. Валерий стоял, облокотясь на крашенные серой краской поручни набережной, рядом с тупиком Кони-Айленд-авеню. Океан накатывал ленивую волну на серый песок широкого пляжа. Откормленные, как домашние гуси, чайки прохаживались степенно у самой кромки воды.
А грохочущий звук принадлежал поезду, серебристой дугой скользнувшему по эстакаде над Брайтоном, в дымно-розовом небе вечернего Бруклина.
«Так значит… сбылось!» – обожгла томительно-радостная мысль.
Какая-то часть сознания еще сомневалась в реальности окружавшего Валерия мира, но тут же убедительно различил он морские запахи, лица прогуливающихся людей, даже ячеи сетки, отгораживающей теннисный клуб от улицы, частокол счетчиков парковочного времени на обочине тупика…
Он – в Америке. Да, сбылось. А что же за кошмар привиделся ему? Будто он связан, лежит в крови на полу, истязаемый… Ведь ему никогда не снились раньше кошмары, и вот же…
Мелькнул последний вагон поезда. Розовое небо становилось лиловым, неуклонно темнея. Темнея с пугающей быстротой. Уже и ночь… Теряются контуры домов, и ничего нельзя различить…
Почему же столь скоро ты нагрянула, ночь, и почему ты таким осязаемо плотным, стремительным мраком наваливаешься на Нью-Йорк, на океан, на меня?…
МИХАИЛ АВЕРИН
Звонок Марины произвел на Михаила впечатление ошарашивающее, будто его пырнули ножом.
«Похитить Фридмана! Девки сошли с ума!»