Бразильская мелодия
Шрифт:
— Вас видел сосед с верхнего этажа, Влаев, — говорю я спокойно.
— Возможно, это было в другой вечер.
— Значит, вы часто пользуетесь окном как дверью?
— И что из этого?
— Ничего особенного. Но почему? Плохо закрывается дверь или?..
— Плохо закрывается рот у нашей старухи: «Куда идешь? Зачем идешь?» И так далее. Не люблю я эти расспросы. И потом — привычка с детства.
— А, детские шалости! А в убийства тоже играли?
— К чему такие намеки?
— А почему вы лжете?
— Докажите!
—
— Тоже мне доказательство! Да он терпеть меня не может и готов наговорить что угодно!
— Почему же он вас не терпит?
— Да потому, что мы мешаем ему спать.
— Хорошо. Оставим музыку и вернемся к спорту. Значит, вы умеете прыгать, влезать в окна, взбираться на балконы…
— В нашем доме балкона нет.
— У вас — да. Но в другом месте он есть. Спас хочет что—то возразить, но сдерживается.
— Итак, сделаем некоторые выводы. Вы уличены во лжи, и ваше алиби рухнуло окончательно. Остается ответить на вопрос: выпрыгнув из окна около двенадцати, куда вы пошли и что делали?
— Для меня такого вопроса не существует, — медленно отвечает Спас, снова вперив в меня свой наглый взгляд. — Я ни на минуту не отлучался из своей квартиры.
— Это все, что вы можете сказать?
— Я повторяю: для меня этого вопроса вообще не существует.
— Как угодно! Только имейте в виду, что упорство не всегда бывает ценным качеством. В вашем изложении оно крайне опасно. Опасно до такой степени, что вызывает необходимость немедленно задержать вас.
При этой фразе многие начинают говорить правду, но Спас стоит на своем.
В продолжение многих лет мне приходилось видеть разных людей, которые отрицали вину с изумлением или негодованием, повторяли одну и ту же фразу или пытались защищаться любыми доводами. У лжи, как и у правды, может быть разная интонация. Но, имея опыт, можно все—таки разобраться, когда человек, сидящий перед тобой, лжет, хотя и смотрит невинными глазами младенца. Труднее установить, с какой целью этот человек увертывается, ибо не всякий обманщик убивал или был соучастником убийства.
— Вообще—то вас следует задержать, — говорю я. — Но я сделаю исключение и дам вам отсрочку. Подумайте и, если появится желание что—нибудь добавить, приходите. А пока вы свободны.
Спас оцепенело встает, словно не может прийти в себя от столь неожиданного оборота дела. Затем, не взглянув на меня, направляется к дверям медленной, неуверенной походкой. Да, палуба сильно качается под его ногами…
— Минутку! — останавливаю я Влаева в последний момент. — Чуть не забыл: что это за история с вашей неудавшейся поездкой в Югославию?
Спас медленно оборачивается. Опущенные губы выражают апатию и усталость.
— Спросите ваших людей. Они мне отказали в заграничном паспорте.
— К кому и зачем вы собирались ехать?
— Ни к кому и ни зачем. Просто посмотреть мир, как это делают тысячи.
— А где
— Понятия не имею. Наверное, где—то в Австрии.
— Вы пишете ему, он — вам?
— Я — ему?
На лице Влаева возникает такая неприязнь, что вопрос об отношениях между отцом и сыном становится лишним.
— А у вас есть желание с ним повидаться?
— Почему же нет! С удовольствием бы увидел, чтобы набить ему морду.
И поскольку вопросов больше нет, Спас толкает дверь и уходит.
Итак, разговоры с последними двумя «персонажами» из очерченного круга — Магдой и Спасом — до известной степени подкрепили мои подозрения. Магда Коева помогла мне узнать о существовании пачки стодолларовых банкнот, которые не были найдены в комнате Асенова. А тот факт, что Асенов имел привычку прятать бумажник под подушку, подтверждает одно из возможных объяснений всей сложной операции. Если деньги находились не в пиджаке, накинутом на стул около балкона, а рядом с Асеновым, убийце нужно было, чтобы он не просто уснул, а уснул навсегда. Возможен и другой вариант: вор счел необходимым отравить Асенова, ибо тот хорошо знал его и мог изобличить.
Эти подробности подкрепляют, но еще не доказывают мою версию. Как не доказывают ее и результаты допроса Влаева. Конечно, Влаев — одна из самых подозрительных фигур круга. Он уходил ночью и разыграл весь спектакль, чтобы прикрыть свое исчезновение и создать себе алиби. Но, во—первых, исчезновение Влаева не доказано. Показания одного соседа не могут быть уликой, роковой для Спаса. И если даже эти показания подтвердятся другими фактами, даже если сам Влаев признается, что из этого? От окна, из которого Спас привык прыгать, до комнаты на пятом этаже — большая дистанция, и не только в смысле метров, но и в смысле доказательств виновности Влаева…
Все эти детали, как и некоторые другие, были тщательно «просеяны» полковником и мной, когда я снова появился в кабинете шефа.
— Горизонт проясняется, — отмечает шеф. — Однако до цели еще далеко. А между тем эмигранты уже подняли шум. Ночью «Свободная Европа» передала комментарий.
— Быстро пронюхали!
— Было где пронюхать. Мы сообщили обо всем матери Асенова в Мюнхен.
— Естественно.
— Требуется максимально ускорить следствие. И чем быстрее ты справишься с заданием, тем быстрее смолкнут клеветники.
— Понимаю, — отвечаю я со вздохом и встаю.
— Что касается остального, действуй по своему плану, — заключает полковник и слегка улыбается, что на его языке означает: «Извини, что я жму на тебя, — на меня тоже жмут».
Вы можете подумать, что, я тут же пускаюсь по очерченному кругу, как разъяренный тигр по клетке. Ничего подобного. Сажусь за свой стол, хоть пошел уже пятый день расследования, беру телефонную трубку и продолжаю разговоры с коллегами из различных служб. Покончив с этим, раскрываю газеты.