Бредовый суп
Шрифт:
– А я могу объяснить тебе, почему они так говорят, – сказал Сережа.
– Почему?
– А потому что, если доступны только книжки О’Генри и еще немногих других, то О’Генри читают абсолютно все. Тогда, если ты говоришь про черепаховые гребни в компании из десяти человек, то все десять понимают, о чем ты говоришь. А человек, не читавший О’Генри, кажется уже дикарем.
С юмором немного сложнее. Не знаю, как сейчас, а раньше в России юмор был почти всегда с сильным мазохистским оттенком. Народ как будто бы наслаждался страданиями,
Представь себе теперь, что приезжает человек из России и начинает взахлеб рассказывать самое такое смешное что-то. О том, как еврея какого-то там по морде били и с работы выгнали. Или про то, как кому-то ночью случайно позвонили в дверь, а он от страха умер. Или что-то другое, но тоже ужасно смешное. Так эти тупоголовые американцы вместо того, чтобы помирать со смеху, пожимают плечами и говорят всегда одно и то же: “It’s disgusting”.
– Этот твой однокурсник тоже вам анекдоты рассказывал? – спросил я.
– Не помню, – сказал Сережа. – Но он был очень агрессивен и почему-то все время говорил, что у них в магазинах есть абсолютно все. То же самое, что и у нас.
– А ты что говорил?
– А я ничего ему не говорил, потому что я понятия не имею, что есть в наших магазинах.
– Но в какой-то момент он резко изменился, – сказала Светка.
– Да. Это было очень смешно. Мы поехали ловить рыбу, и он все уговаривал меня накопать червей у нас на заднем дворе. А я ему говорил, что проще купить их на месте.
Мы приехали туда и, когда покупали лицензии, спросили про червей. Нам сказали, что мы их найдем прямо на озере, и мой приятель отнесся к этому крайне недоверчиво. Наконец мы спустились к озеру. Я подошел к автомату, засунул туда пять долларов, и через секунду банка с червями грохнулась в лоток.
Приятель мой просто онемел, и, как ни странно, после этого эпизода все напряжение между нами исчезло. И мы здорово там порыбачили.
– Может быть, и твоему однокласснику надо тоже червяков купить? – сказал я.
– Может быть.
– Так что же еще твой одноклассник говорил про американцев?
– Говорил, что все они наглые.
– Наглые?
– Да, – сказал Сережа.
– А про образование?
– Говорил, что по своему опыту и по опыту своих коллег в Европе, считает, что американцы ничего не знают. А уж если чуть в сторону от того, чем они занимаются, тогда – полный провал. Еще он сказал, что тот успех, которого я здесь достиг, это только благодаря моему российскому образованию.
– Думаю, что не благодаря, а вопреки, – сказал я.
– Да, – сказал Сережа, – когда я вспоминаю, как меня там учили, мне становится жалко самого себя до слез.
– Слушай, все получается очень здорово. Твой друг не хочет видеть наглые американские рожи, и его к этому никто и не принуждает. Тебе нравится американская система образования, и твои дети учатся в американских университетах. Ему нравится российское образование,
– Это было бы совсем здорово, если бы этот принцип работал всегда и если бы те, кому не нравится Америка, не пытались бы с голодухи взрывать наши дома.
– Да, – сказал я, – в этом вся проблема.
Мы скоро добрались до набережной, сели в лодку и поехали кататься по каналам. И это было просто замечательно.
Часть пятая
А м с т е р д а м
Храню еще воспоминанье
О наших встречах на песках.
И помню муки ожиданья
И пульс несдержанный в висках,
Желанье, сжатое в тисках,
И страсть, набухшую в сосках,
И жаркий трепет содроганья.
Г л а в а 12
– Мне очень нравится, – сказал директор издательства. – Хорошо. Очень хорошо. Где надо подписать?
– Но ведь это карты, – сказал главный редактор.
– Ну и что?
– Карты на обложке научной книги?
– Вот смотрите, – сказал директор. – Где-нибудь там, ну... там... дали бы такие сочные цвета, блестящий переплет, и книга пошла бы... А мы, конечно, не можем. Вы правы. Придумайте что-нибудь другое.
– Я тоже так думаю, – сказал главный редактор.
– Вот и договорились, – сказал директор и посмотрел на меня. – Да?
– Но ведь вам понравилось, – сказал я.
– Не спорьте, – сказал главный редактор. – У вас хороший вкус. Вы придумаете что-нибудь другое.
– Всего вам хорошего, – сказал директор.
– Вам тоже, – сказал я.
Мы вышли из кабинета.
– Я же говорил вам, я не против, но директор не подпишет, – сказал главный редактор.
Краснопольский
Амстердам, 10 августа 1997 года