Бремя империи
Шрифт:
– С бабой что делать? – угрюмо спросили с заднего сиденья.
– Что хотите…
Дверь открылась сразу – как будто Юлия ждала прямо за дверью. Сегодня она надела длинное, черное, пошитое в Париже платье, готовясь к разговору. Возможно, самому важному разговору в жизни их двоих. Когда зазвенел звонок, она бросилась к двери, открыла – и замерла на месте… По лицу своего возлюбленного она сразу поняла, что он – знает. Все знает.
Не говоря ни слова, она отступила в прихожую. Руки и ноги наливались мертвящим холодом…
Санкт-Петербург, Большая Морская
Императорский яхт-клуб
Вечер 29
Действительный статский советник Гиви Несторович Карадзе, товарищ начальника отдела контрразведки, молодцевато, одним движением выскочил из таксомотора, подхватил толстый кожаный, набитый бумагами портфель, с которым не расставался. Портфель был набит бумагами по текущей работе – почему-то Карадзе не доверял сейфу даже в своем служебном кабинете и считал, что на плече эти бумаги будут в большей безопасности, чем за бронированной дверью сейфа. Сегодня в этом портфеле были бумаги только по одному делу – по результатам наблюдения за неким Моисеем Ароновичем Гирманом. Результаты были обнадеживающие – только совсем не в том направлении. Карадзе просто не знал, что делать с информацией, которую он получил. А бюрократическая мудрость, проверенная десятилетиями, гласила: когда не знаешь, что делать, посоветуйся с начальством. Именно это и собирался сделать Карадзе – вот только начальство в лице несменяемого товарища министра внутренних дел Кахи Несторовича Цакая очень уж место выбрало странное для встречи. Не кабинет в здании министерства, защищенный от прослушивания, а задняя комната в здании Императорского яхт-клуба. Место достойное, слов нет – вот только для тайных встреч, на взгляд товарища начальника департамента контрразведки, совсем неподходящее. Но начальству виднее…
Войдя в здание, Карадзе кивнул швейцару, тот внимательно всмотрелся в него. Карадзе членом клуба не был – не тот уровень.
– Каха Несторович, – тихо сказал Карадзе швейцару, и тот, не меняя бесстрастного выражения лица, кивнул.
– Разумеется. Пройдемте.
Обслуживание в Императорском яхт-клубе было всегда на самом высшем уровне…
Каха Цакая располагался в своем любимом кресле, в глубине комнаты. Камин сегодня не горел – его заменяло несколько толстых свечей в массивных бронзовых подсвечниках. Лицо постоянного товарища министра тонуло в полумраке…
– Итак, Гиви. Расскажи нам о своих изысканиях…
Карадзе вздрогнул, оглянулся – ему показалось, что в этой комнате, больше похожей на комнату в склепе, есть кто-то еще, кроме него, и за это он был вознагражден сухим, больше похожим на кашель смехом.
– Никого нет. Здесь только мы двое. Ты присядь, присядь поближе, Гиви, в ногах все равно правды нет, генацвале.
Карадзе, знавший Цакая много лет, работавший с ним, за это время прекрасно научился распознавать настроение и даже оттенки настроения своего шефа. Прорвавшееся грузинское слово означало, что товарищ министра волнуется намного больше, чем хочет это показать.
– Итак, результатов пока мало, но все же есть. Для начала – мы прогнали все доходы и расходы Гирмана за несколько лет через систему анализа и получили очень интересный результат. Его доходы постоянно – подчеркиваю, постоянно – превышают расходы. За эти годы, по которым мы провели анализ, набирается весьма существенная сумма, которая пошла неизвестно куда. Можно купить домик на берегу, землю, и останется на то, чтобы встретить старость в достатке. Объяснений этому мы не нашли, но… работаем по этому направлению дальше.
– Нетипично, – задумчиво сказал, скорее сам себе, чем собеседнику, Цакая, – обычно бывает наоборот…
– Вот именно. Если бы расходы превышали доходы, все было бы понятно. Но наоборот…
– Играет? – поднял брови Цакая.
– Рано говорить, слишком мало времени наблюдаем, но… никаких признаков. Мы немного пошерудили в его доме… ни малейшего объяснения, куда деваются деньги. Ни картин старых мастеров на стенах, ни карт, ни коллекции вин, ничего. Я чувствую, он и дома-то не бывает…
– Чувствуешь? – недоуменно переспросил Цакая. – Ты это чувствуешь?
Карадзе молчал, понимая, что сболтнул совсем не то, что надо…
– Насколько я помню, мы сыщики. А у сыщиков нет такого понятия, как чувства. Нет и не может быть, Гиви, неужели ты так этого и не понял? Мы вообще говорим только о том, что видим и знаем. Он пошел, она принесла, они встретились. Чувства же запри под замок. Прибереги их для семьи, генацвале. Продолжай.
– А вот сегодня, – продолжил Карадзе, – произошло нечто, что выбивается из колеи. В девять пятнадцать он вышел из здания министерства, причем мы его едва не потеряли – он переоделся. Прошел пешком аж до самой Исаакиевской площади. Там попытался сорваться – двойная куртка…
Каха Несторович довольно кивнул – прием был знаком.
– Примерно в девять пятьдесят он сел в машину, находившуюся в пешеходной зоне, и на этом мы его потеряли. Машина – «Хорьх», правительственные номера, 5646.
– И?
– Машина закреплена за гаражом Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Возит начальника третьего отделения Владимира Владимировича Путилова.
Удар достиг цели – Карадзе видел, что ему удалось на самом деле удивить своего начальника, а такое бывало очень и очень нечасто.
– Может, кого другого возили… – недоуменно пробормотал Цакая, – деда шено…
– Это «Хорьх»-то? – саркастически заметил Карадзе. – На разгонную машину он никак не тянет, слишком жирно даже для Собственной Его Императорского Величества канцелярии.
Повисло молчание.
– Продолжай работать, – наконец прервал молчание товарищ министра, – самое главное вот что. Подними всю его биографию. Любой ценой узнай, куда он отправляет деньги. Завтра я подпишу у министра приказ на поощрения на крупные суммы, в том числе и по Гирману. Узнай, куда они пойдут.
– Понял… – кивнул Карадзе, мысль о внеочередной премии его весьма воодушевила.
Когда за действительным статским советником захлопнулась дверь, Каха Цакая откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Мир уплыл из-под ног, единственным источником шума остался ритмично стукающий на погасшем камине метроном. Минута тянулась за минутой, Цакая мог так сидеть и час и два, не обращая внимания ни на что, кроме собственных мыслей. Нужно было остановиться и понять, что делать дальше. Пока что он не до конца понимал, что происходит – и это было очень опасно. Если ты действуешь в ситуации, которую не понимаешь, – это все равно, что идти в дремучий лес без карты. Отойдя от опушки на несколько метров, еще можно быстро и безошибочно выбраться назад. Но чем дальше ты забираешься в незнакомую чащу без карты – тем меньше шансов, что ты найдешь дорогу назад. Сейчас была именно эта ситуация. В молодости, да и сейчас, постоянный товарищ министра поигрывал в карты – не для денег, а исключительно для тренировки, для гимнастики ума. Оттуда он вынес одно правило: если ты сел играть и в течение двадцати минут от начала не понял, за чей счет идет игра, – значит, она идет за твой счет. Сейчас он чувствовал именно то, что идет большая игра – за его счет.