Бремя империи
Шрифт:
Толпа приближалась. Передний край ее еще только вступил на мост через Казанку — но гневные выкрики через мегафон уже доносились до передних рядов полицейских, разбивались об матовую сталь щитов, отражались от стен домов, уносились в прозрачное казанское небо. Толпа накатывала на цепочку полицейских подобно селю — этакий серый вал, накатывающий со стороны реки. В передних рядах была молодежь, у многих в руках — палки и камни.
Бейрут
Ночь на 01 июля 1992 года
Шабаш…
Исклеванные пулями,
Трупы… Больше всего почему-то запомнились трупы собак — террористы в первую очередь отстреливали их, отстреливали нещадно. Боялись. Укушенный собакой гарантированно не попадает в рай, а так обидно, если заслужил право на место по правую руку от Аллаха жестоким джихадом против неверных — и потерял право на это место из-за какой-то беспородной шавки. Поэтому и отстреливали.
Трупы людей. Трупы везде — видно только тех, кого смерть застала на улице или на баррикаде, что творится в квартирах — страшно и думать. Наверное, про них лучше не говорить, не запоминать проплывающие за окном автомобиля инфернальные виды, но глаза помимо воли открываются, и адские картинки намертво отпечатываются в памяти. Там они будут всегда.
Больше всего запомнился тот большой белый микроавтобус — дорогой, с тонированными стеклами, рекламирующийся как «идеальная машина для большой, многодетной, счастливой семьи». Водителю этой машины оставалось проехать до спасительного поворота всего несколько метров — как слева, почти в упор вон с той баррикады в переулке по машине ударил пулемет. И сейчас этот микроавтобус, избитый пулями и на спущенных шинах стоял, перекрывая две полосы движения у поворота, а пробоины в бортах медленно сочились черной, похожей на деготь жидкостью…
Пламя — старый город погибал, медленно и мучительно погибал в отблесках бушующего то тут, то там пламени. Бесы вырвались из ада, бесы принесли с собой огонь. Слишком долго бесам не давали жизни, слишком долго стояли стражи у адских врат — но теперь врата отомкнуты и бесы на свободе. Нет такого кошмара, который не может произойти здесь и сейчас, в этом страшно умирающем городе.
Что бы ни произошло, как бы ни закончился мятеж — такими, как прежде, мы уже не станем никогда. Это — то, что происходит здесь и сейчас, — будет стоять перед нами до самой смерти…
Неприятности начались, когда мы уже почти доехали, до цели оставалось меньше километра. Мы вовремя их увидели и уже начали поворачивать в боковой переулок, когда это произошло. Несколько боевиков, одиннадцать человек — целый джамаат, — стояли у перекрывшего
До них было метров двадцать, мы уже поворачивали в переулок, когда это случилось. Эмир, казалось, сознанием паривший в неведомых высях, вдруг обратил свой взор на сворачивающий в двадцати метрах от него в переулок черный седан «Даймлер» и что-то гортанно крикнул, указывая рукой на нас. Боевики обернулись — синхронно, как на параде — в нашу сторону, наткнувшись взглядами на торчащий из окна ствол.
Тут нам повезло. Мы сворачивали налево, и все боевики как раз оказались на моей стороне. И более того — к стрельбе я уже был готов, а они — нет. Это и оказалось решающим…
Хорошая все-таки эта штука — «МАСАДА», новая штурмовая винтовка армии САСШ, не то, что многократно проклятый и самими американцами «М4». Отдача почти как у «М4» и слабее нашего «Калашникова», и не поперхнулся — целый магазин одной очередью высадив. «М4» скорее всего отказал бы.
Прежде чем разгоряченные проповедью эмира боевики сообразят, что делать, я упер откинутый приклад автомата в бицепс, второй рукой зажал цевье автомата в оконном проеме автомобиля и нажал на спуск. Целился я, как и учили нас целиться в этом случае в морском корпусе, — по центру, примерно в живот. Автомат при стрельбе длинными очередями подбрасывает вверх, поэтому, если пули пойдут выше — там грудь, горло, голова — все убойные места. Если занизишь — попадешь по ногам. Не бог весть что, но преследовать тебя противник не сможет, а на это и рассчитано. Так стрелять — очередями на весь магазин — можно лишь в чрезвычайной ситуации, если отрываешься от преследования. Во всех других случаях стрелять надо одиночными или короткими очередями, «двойками», тщательно при этом целясь.
Длинная очередь успела свалить восемь, а то и девять боевиков сразу, они стояли плотной группой и так и попадали под градом пуль — один на другого, не успев ничего предпринять, не успев даже выстрелить. Пуля попала и в амира — краем глаза увидел, как он оседает, цепляясь за кабину грузовика. Оставшиеся в живых боевики попадали на землю, открыли огонь по уже вошедшей в поворот машине.
Учили этих тварей изрядно, не знаю кто — но научили. Те, кто остался в живых, упав, открыли огонь не по салону машины, не попытались прострелить бензобак — они хлестанули очередями по самой доступной в их позиции цели — по колесам. Обездвижить машину — а потом разбираться с теми, кто в ней. И это у них получилось, я понял это по тому, что машину внезапно и резко бросило влево, она шкрябнулась о стену дома, с трудом выправилась…
— Колесо пробили!
— Вижу! Жми!
Глянул вперед — не проехать, тем более на трех колесах. Весь переулок каким-то дерьмом завален.
— Двадцать метров вперед и стоп!
Пока ротмистр, судорожно компенсируя рулем рысканье машины, тащил ее вперед, я перезарядил автомат, магазин бросил на пол. Еще два полных — всего девяносто патронов. Негусто — но есть еще пистолет и при оказии можно разжиться трофеем. Чего-чего — а этого-то добра сейчас в городе хватает.
— Стоп!