Бремя Могущества
Шрифт:
— Я… я умираю, Леннард, — шептал он. — А ты… ты заставляешь меня подыхать, как… собаку, ты… свинья…
Бенсен тихо рассмеялся.
— Да не городи ты ерунды, старик, — сказал он. — Я отвезу тебя к врачу. Завтра утром. Как только улажу все с Филипсом. А до утра ты потерпишь.
— Ты… свинья ты поганая, — хрипел больной. — Я загибаюсь, а ты смотришь и… Когда Махони тонул, ты… тоже не помог… ему.
— Я не виноват! — взвился Бенсен. — Но и не хочу упускать свой шанс только потому, что ты от страха обделался, старик. Ничего, я тебя все равно в долю возьму, даже если ты и не пойдешь. Но до утра ты уж продержись. — Он усмехнулся, но как- то неестественно. — Вот
— Ты…
— Я тут одну халупу знаю недалеко, — как ни в чем ни бывало продолжал Бенсен. — В это время года там никого не бывает. Я тебя отвезу туда, и ты до завтра там побудешь. А завтра я приду за тобой. С деньгами. Если до завтра не выздоровеешь, то приведу тебе врача.
— А мне… твои поганые деньги… и не нужны, — стонал Норрис. — Можешь со своим… Филипсом дела делать… а…
— Он замолк на полуслове, изогнулся в судороге и прижал руки к животу. На его рубахе образовалось темное пятно, и руки его вдруг стали мокрыми. Бенсен брезгливо сморщился, когда увидел, что из рукавов рубахи Норриса потекла сероватая жидкость и стала капать на землю. В нос ударил противный, сладковатый запах.
— Помедлив, Бенсен нагнулся, расцепил сведенные судорогой руки Норриса и перевернул его на спину.
— Черт возьми, да что же с тобой такое? — прошептал он. Норрис не отвечал, а темное пятно росло, потом такие же пятна стали проступать и на ногах, и на левом плече. Бенсен, не скрывая отвращения, выпрямился, потом протянул руку и дотронулся до Норриса. Он опешил: на ощупь тело было, словно мягкая губка.
— С трудом справившись с подступавшей к горлу тошнотой, Бенсен извлек из кармана нож и разрезал на Норрисе рубаху.
— Он увидел; что кожа его посерела. Это уже была не кожа человека, а какая–то растекавшаяся, растворившаяся, водянистая масса. Запах от нее исходил мерзейший.
— Бенсен окаменел. Вдруг у него перед глазами всплыла картина: его нога, еще мокрая от морской воды, и тонкая, сероватая нить, обернувшаяся вокруг лодыжки…
— Тряхнув головой, чтобы избавиться от этих воспоминаний, он инстинктивно отшатнулся от Норриса и не в силах был оторвать от него глаз. Этих пятен на теле становилось все больше. Дыхание стало прерывистым.
— Леннард, — умолял Норрис. — Помоги… мне. Я больше… не могу. Отвези меня… к врачу.
Бенсен стоял и молчал почти минуту. Теперь уже почти вся одежда Норриса потемнела, и вонь стала нестерпимой. Уже не было нужды разрезать его рубаху, чтобы понять, что с ним происходит.
— Мне очень жаль, старина, — произнес он. — Но я не могу.
Норрис издал какой–то булькающий звук.
— Ты ведь все им выложишь, так? — продолжал Бенсен. Рука его крепче сжала нож. — Они ведь будут тебя спрашивать, откуда у тебя это, и ты им все расскажешь. Все.
— Леннард! — умолял Норрис. — Я… я умираю! Помоги мне… Прошу…
— Помог бы, — тихо ответил Бенсен. — Да вот не могу. Ты ведь все выложишь им, и про Филипса, и про… все выложишь. А тогда денежки мои — тютю, и остаток жизни я буду гнить в этой вонючей дыре. Я больше не могу здесь оставаться. Я хочу выбраться отсюда и не позволю, чтобы кто–то помешал этому. Ты ведь понимаешь меня, верно?
С этими словами он поднял нож…
Народу на улицах Дэрнесса в этот час было немного. Человек шесть бодро и целеустремленно вышагивали по узенькому тротуару куда–то по своим делам. Проехала даже единственная, запряженная мулом повозка. Может быть, потому что час еще был ранний. Вообще–то, на карте этот Дэрнесс выглядел очень даже респектабельно, но в действительности же это была заурядная провинциальная дыра, каких тысячи в Англии и Шотландии, волею судьбы имеющая в своем распоряжении порт, и по каким–то необъяснимым причинам здесь сумела развиться и кое–какая промышленность, которая обеспечивала работой все население округи. По всей вероятности, лишь очень немногие жители могли сподобиться здесь на ежевечернюю прогулку, и посему набережной как таковой, в том виде, в котором она присутствует почти во всех портовых городах, здесь не существовало. А может, большинство людей просто предпочли провести этот промозглый осенний вечер дома, у затопленных каминов. Что же касается меня, то жгучие порывы ноябрьского ветра я стал ощущать, едва покинул гостиницу. Холодный ветер с моря приносил запах соленой воды и водорослей, проникал сквозь одежду. Худшей одежды для такой погоды и придумать было нельзя. То, что я впопыхах успел наценить на себя в гостинице, выглядело хоть и модно, но совершенно не по сезону, и уже через пять минут пребывания вне стен гостиницы у меня от холода зуб на зуб не попадал.
До сих пор я чувствовал себя как пьяный. Только сейчас до меня начинало доходить, что я ни малейшего понятия не имел, куда направляюсь. Мне было известно, что Говард раздобыл в порту какое- то суденышко, и если портье все же передаст ему мое сообщение, то после захода солнца мы там с ним встретимся.
Но до этого оставалось еще целых пять часов…
Я приблизился к стене какого–то дома и незаметно огляделся. Небо, как обычно в это время года, было покрыто тучами, и вследствие отсутствия солнца отпадала и проблема тени. Впрочем, будь сейчас даже яркий, солнечный день, на этой стороне улицы я мог чувствовать себя в полной безопасности, во всяком случае, в течение последующих нескольких часов. Но болтаться здесь до вечера из–за страшного холода я не мог.
Большой глупостью с моей стороны было покидать отель. Действовал я сгоряча, когда к голосу разума не прислушиваешься, а руководствуешься одним только страхом и по глупости можешь таких дел наворотить, что… Мне следовало бы задернуть портьеры, затушить камин и спокойно дожидаться Говарда, вместо того, чтобы очертя голову бежать из гостиницы. На какой–то момент у меня даже мелькнула мысль возвратиться туда, но я отогнал ее. Ничего страшного, как–нибудь сумею найти спокойное, тихое и, самое главное, теплое местечко, где пересижу до вечера, а уж Говард найдет решение. Теперь мне оставалось лишь убить время.
Взгляд мой странствовал по улице. Несколько лавчонок, две–три пивные, ресторанчик, выстроившиеся в ряд жилые дома и ничего такого, что могло бы послужить мне временным прибежищем. Я был не из местных и не имел возможности стучаться в каждую дверь и просить приютить меня до наступления темноты. Что же касается питейных заведений, то они не внушали мне особого доверия, неважно, что это было, ресторан или портовая забегаловка — везде был свет, а где свет — там и тени. А где можно спрятаться от своей собственной тени?
Не знаю, было ли это простой случайностью — в последнее время я уже начинал приходить к убеждению, что никаких случайностей на свете не бывает, — но единственным местом, которое мне в данный момент лучше всего подходило, была церковь.
Маленькая церквушка, слишком маленькая далее для такого городка, как Дэрнесс, в это время дня была пуста, кроме того, там царил полумрак и имелось множество темных уголков, где я мог обрести временную защиту. До церкви было не особенно далеко — шагов сто, если идти вниз по улице. Она располагалась на противоположной стороне. Я решил отправиться туда.