Бремя Могущества
Шрифт:
— Как начнет светать, — ответил Филипс. — В порту. Я буду вас ждать.
Припадок случился со мной внезапно. Я лежал на кровати, так как все же решил улечься в постель после того, как промучился с добрых полчаса, пытаясь выбраться из запертой комнаты, кляня на чем свет стоит Говарда и изобретая самые хитроумные, но — увы — совершенно неосуществимые планы своего освобождения. Я просто кипел от негодования. Вероятно, Говард все же был прав, заперев меня здесь, он действовал из лучших побуждений — я действительно еще не успел оправиться от своих ран, но, черт возьми, кто дал ему право обращаться со мной,
В конце концов я, разозлившись на весь мир, рухнул в постель. Теперь же я уселся и расстегнул верхние пуговицы ночной рубашки. Пламя камина изгнало холод из комнаты, наполнив ее приятным теплом. И вдруг я почувствовал, что в комнате стало не просто тепло, а жарко, и жара буквально с каждой секундой становилась все нестерпимее. Воздух, который я вдыхал, расплавленным свинцом заливал мне легкие, и казалось, что одежда моя вот- вот воспламенится. Громко застонав, я вскочил с постели и, пошатываясь, доковылял до окна, но ноги отказались подчиниться мне, и я, скользнув пальцами по стеклу, свалился на пол. Напрасно я пытался подняться, мои ослабшие пальцы царапали пол, но встать мне так и не удавалось.
Виски мои словно взорвались острой болью, жаркой, как летнее солнце. Этот источник боли внутри меня отправлял свои зловещие посылы в каждую клеточку моего истерзанного тела, парализовав его. Мне хотелось кричать, но я не мог — я более не был властен над моими голосовыми связками, и шея моя, казалось, одеревенела. Я чувствовал, как начинаю глохнуть, как один за другим отмирают все члены.
Я не могу сказать, сколько это продлилось, скорее всего, лишь несколько мгновений, если бы дольше, я бы неминуемо задохнулся, но потом мне казалось, что я пролежал на полу долгие часы, утопая в этой мучительной, всепоглощающей боли.
Когда все прошло, я был не в силах даже дышать, но вот в теле моем словно распрямилась какая–то пружина, и я снова обрел дыхание. Боль куда–то пропала.
С великим трудом я смог усесться, привалился к стене под окном и стал жадно дышать. В голове моей зашевелилось, заколыхалось что–то серое и бесформенное, бестелесное. Я застонал, машинально провел рукою по лбу и тут же почувствовал на ладони липкую, теплую кровь — при падении я ударился тем местом, где был только что заживший рубец.
Прошло довольно много времени, пока я начал мало–мальски соображать. Что со мной произошло? Боль была непереносимая, слов нет, но разве можно сравнить ее с той, какую мне доводилось переживать прежде. Это было, как… как если бы я попытался вырвать поодиночке каждое волоконце своего тела и запихнуть их в новую форму. На короткий промежуток времени у меня даже возникло чувство, как будто что–то стремиться вырвать меня из моего же собственного тела.
Я снова застонал, и стон этот чужим звуком отдался в ушах. Это был мой голос, мой стон, но все же он каким–то образом был чужим, чужим и почти отвратительным для меня. Мне стало холодно. Я замерзал, словно что–то во мне, глубоко во мне самом, превращалось в лед. Во мне серой, темной волной поднимался ужас, грозивший затопить остатки разума и способность сохранять рассудок, и лишь с великим трудом я сумел отбросить его.
Безумное биение сердца понемногу унялось, но я еще долго сидел, не шевелясь и закрыв глаза под окном, мобилизовав себя на новый возможный припадок и на противостояние ему. Но хуже мне не становилось, и я наконец решился открыть глаза и осмотреться.
Комната стала другой.
Я не мог сказать, в чем конкретно состояли эти перемены. В общем и целом все оставалось таким как прежде, и все же это было не совсем так, воспринималось окружающее теперь совершенно по- другому. Совсем как мой голос — с одной стороны, это был мой голос, с другой стороны, — чужой. Ничто не изменило своего местоположения, и все же воспринимал я предметы неправильно, неправильными, иными были и углы между стенами и потолком, огонь был чуть иного цвета, причем, одновременно он стал жарче, чем прежде, все контуры мебели сдвинулись, каким–то совершенно абсурдным, противоестественным образом они изменились.
Это выглядело так, будто все меня окружающее в один присест перестало принадлежать знакомому мне миру, а составляло теперь иной, незнакомый мне универсум, геометрические и природные законы которого были отличными от наших. Я мог различать оттенки и цвета, которые не существовали, углы, не составлявшие в сумме трехсот шестидесяти градусов, линии, которые шли параллельно и все же каким–то непостижимым, фантастическим образом пересекались, я мог видеть предметы, имевшие всего лишь одно измерение… Это было все равно что попытаться представить себе, например, четырехугольную окружность — что, согласитесь, невозможно. А если это вам каким–нибудь образом удастся, то смело можете записывать себя в безумцы.
Вскрикнув от неожиданности, я прикрыл глаза и в отчаянии шлепнул по ним ладонями, пытаясь прогнать эти образы из сознания, но не смог. Представшее моему взору было невозможным. Невероятным!
И все же, несмотря ни на что, я видел перед собою эту иную реальность.
Потом послышались какие–то звуки. Я не силюсь описывать их, просто это были какие–то глухие, непонятные, совершенно чуждые слуху тоны, приглушенные, аритмичные удары, которые отдавались во всем теле моем и заставляли вибрировать каждое нервное волокно в отдельности, и сердце мое подхватило этот неровный ритм. Ухо мое уловило и другой странный звук — будто синхронно копошились миллионы и миллионы закованных в роговую броню гигантских насекомых, потом я услышал голоса, выкрикивавшие мое имя, причем звучало оно искаженно, неправильно, даже непристойно, оскорбительно для меня, отдаваясь в ушах ударом хлыста.
Потом чья–то рука грубо схватила меня за шиворот и рывком поставила на ноги. Я завопил как бешеный, стал вырываться, изгибаясь, словно мучимый судорогами страшной боли, и попытался снова поднять руки и закрыть лицо, только бы не видеть, ради всех святых, не видеть это ужасающее, серое Нечто, в которое превратилась моя комната, но эти незнакомые мне руки были уже тут как тут, стиснули мои кисти и снова прижали их к бедрам, третья рука вцепилась мне в плечо, вынудила меня поднять голову и начала меня трясти. Инстинктивно я открыл глаза.
То, что я увидел, исторгло из моей груди крик ужаса. Передо мной стоял монстр. Чудовище о четырех руках и двух головах, лица которых, исказившиеся в гнусных гримасах, подмигивали и ухмылялись мне. Взревев, я рванулся прочь и не глядя, почти наугад крепко саданул по одной из этих мерз–ких рож. Раздался шлепок, словно кулак мой угодил в жидкую кашу, и меня охватило чувство невыразимого отвращения. Одна из жутких физиономий исчезла, ко мне юркнула какая–то тень, и в следующее мгновение какая–то неведомая сила заломила мою голову и грохнула ею о стену.